Ноа видела сны.

Сначала ей снилось, как что-то сходится и расходится, преобразуясь и перетекая из самих себя друг в друга. Потом это был полет, или может быть падение, или может быть это она как наблюдатель двигалась вперед-вглубь с невероятной скоростью, или вперед надвигалось с такой же невероятной скоростью на нее.
И снов таких было великое множество, и сменялись они, перетекая из одного в другой, и были, быть может, одним единственным сном, который Ноа видела на протяжение всего своего существования, но он ей никогда не надоедал.

Ноа любила свой единственный сон. Настолько любила, что не просыпалась, бывало, годами и десятилетиями - если бы только эти неловкие человеческие попытки измерить свою единственную жизнь имели для нее значение.
И Ноа было все равно, где спать - дрейфовала ли она среди Туманов, оседала ли слизью на камни и листья, или растворялась в жгуче-оранжевом ядовитом озере.

Настолько все равно, что ее равно устроил многослойный защитный контейнер, в который ее сгрузили и закрыли крышкой, а потом положили в грузовой отсек дирижабля и повезли прочь из дома. А долети дирижабль до места назначения, люди в защитных масках и перчатках стали отщипывать бы от нее кусочки и разглядывать в многослойные увеличительные стекла, смешивать с другими веществами, пытаясь добиться реакций, выпаривать, высушивать, кипятить, и прочее, прочее, прочее.
Но дирижабль тряхнуло и наверху закричали люди.

Ноа заметила только тряску. Но помимо тряски было что-то еще - какое-то неуловимое предвкушение, подтолкнувшее ее к пробуждение больше, чем накренившийся и летящий по диагонали вниз дирижабль.
Ноа пошевелила руками - просто чтобы убедиться в том, что у нее есть руки. Руки были на месте, а значит есть и ноги, голова, и все причитающееся. А еще было что-то, что под прямыми углами ограничивало ее, заставляя застыть в неудобной позе. Ноа попыталась пару раз толкнуть какую-нибудь из сторон ногой, но они остались неподвижны.
Что же.

Остается только расслабиться и дождаться чего-нибудь.

Например, сокрушительного удара. После мощного толчка прямо рядом с ней что-то бабахнуло и, кажется, коробку с ней отбросило по воздуху в сторону.
А еще были крики. Кричали люди так, как кричат в последний раз, или хотя бы по мере его неизбежного приближения. Ноа никуда не торопилась. Ноа прикрыла глаза и слушала, как крики затихают, переходя в редкие стоны, все тише и тише. Они отправляются домой, и Он примет каждого из них в свои блаженные объятия.

Коробка больше не казалась такой уж неудобной. И наслаждаться своим почти неограниченным бытием посреди умиралища было приятно. А еще тут шастал кто-то большой и страшный, иметь дело с которым не было никакого резона.
Так что Ноа расслабилась, ожидая, когда извне исчезнут любые колебания, будь то чья-то прерывающаяся жизнь. Или, что важнее, тот самый Большой и Страшный.

Однако, он не уходил. Он принюхался - и от этого у Ноа по спине пробежались ряды хтонических таких мурашек. Желания вылезать стало еще меньше - если уж этот кто-то настолько большой и настолько страшный, что мурашки выступают даже  у нее.

Но среди смертных голосов умирающих раздался совсем другой - напоминающий скрежет металла, звериный рык и рёв трущихся земных плит одновременно.
И обращался он, конечно же, к ней.

Если не хочешь, чтобы тебя съели - будь сильным.
Если не можешь быть сильным - быстро бегай.
Если умеешь быстро бегать - не забывай о том, что кто-то может бегать быстрее тебя, и не заставляй других за тобой гоняться.
Простые правила обитания в Туманах для начинающих хтонических тварей.

Ноа не стала искушать судьбу и оттолкнула крышку контейнера. Она здесь по случайности, и если для него есть здесь желанная добыча, Ноа не станет на нее претендовать. Не иметь дела не выйдет, но в том, чтобы договориться, не должно быть никакой сложности.
Вокруг был лес - слегка горящий. Рыжее закатное небо, обломки искореженного металла, те самые умирающие люди и, конечно же, он.

Обладатель пробирающего до самого костного мозга голоса действительно был большим и страшным. Не похоже, чтобы его было так же просто погрузить в дирижабль и попытаться свезти на опыты - но что крушение устроил именно он, было очевидно.

Ноа вылезла из контейнера, не сводя взгляд с сородича. Сородичем-то он, быть может, ей и являлся, да только туманные твари - идея настолько же неопределенная, как и сам Туман. И иногда Он производил такие вот ни на что не похожие экземпляры, а потом они бродили и пугали что своих, что несчастных забредших путников.

- Т҉̧̖̩͇̖̞̽̀̀̃͡Ы̸̩͓̱̲҇̎́̌̒͊͢ П҉̥̖͕͓̾̊̑͢͠Р̶̡̛͕̲̳̬̔̌Е̸͖̲҇̽̐̈̚͢Р҈̡̝͙͛̈͡ͅВ̵̗̣͓̲͈͒̿̈̀̄͜͡А҈̡͓̞͙͙̩҇̂͌Л̴̧͙̟͓̣͂͌̈̃͞ͅ М̶̧̛͉̥͖̃̐̌̔О̷͔̭̦̒̽͢͝Й̵̨̩͉̦҇̐͌̂̾ С̵̨͓̩̌̾͛̾͡Ӧ̸͇͔͓͉́̾̌̚͜͝ͅН̸̡̛̗̲̠̯̠͛̍̈́̊̋, - клацнула зубами Ноа. Не враждебно, но явно обозначая, что предпочла бы спать дальше. Что безусловно огорчало, так это отсутствие Тумана, без которого продолжить блуждание по изменчивому сновидению было невозможно, - Это... земли смертных? Я хочу вернуться и спать дальше...

И Ноа зевнула, обнажая явно избыточные для простого человеческого существа клыки.

Ноа коротко отшатнулась, когда этот над ней навис. Разница в росте их человеческой формы была внушительная - она едва доставала до груди причине крушения дирижабля.
Сильные твари постоянно грозят более слабым, что съедят их. Это что-то вроде хорошего тона, того, без чего мог бы пострадать несуществующий социальный статус созданий Тумана. Не более чем отдать дань собственной животной природе, и признать слабого хотя бы вкусным - а значит, достойным слияния с более сильным существом.

Ноа, разумеется, никаких слияний не планировала. Она собиралась вернуться в Туманы, а потом, рассыпаться пеплом и куда-нибудь упорхать, снова уснув.

- Причина?.. Возможно, я действительно ее знаю, - растянув рот в клыкастой улыбке, хлопнула глазами Ноа, - Возможно... Ты не испытаешь никакого удовлетворения от поглощения такого слабого создания, как я?

Пресыщенное собственной силой существо, живущее вне времени, а то и вне пространства, должно быть искушено в сортах удовольствия. И пожирание внезапно встреченной безобидной слабой женщины на воображаемой шкале интереса должно было быть где-то около дна по причине полностью отсутствующего спортивного интереса. Ноа могла на это только надеяться, но если клыкастые челюсти до сих пор не сомкнулись в районе ее шеи, то шанс у нее, пожалуй, был.
Сказать по правде, шанс был и у него - очень о немногих тварях из Тумана такое можно было сказать. С одной стороны, это беспокоило, а с другой стороны - она все еще безобидная слабая женщина, о которой мало что известно. Он выглядит как тот, кто посвятил свою неизмеримо длинную жизнь охоте - а она посвятила свою неизмеримо длинную жизнь побегам от хищников.
Не съеденная ни разу за все время своего существования. Этим можно было бы гордиться, но пока что это знание просто равняло их шансы.

- Я не такая уж и питательная, знаешь. А когда превращаюсь в прах - и вовсе вредная, - Ноа виновато теребит прядку волос, - Осяду в голове, и будешь все время чихать. Было бы ужасно, если кому-то такому грозному придется постоянно чихать, правда?

Вот и думай теперь о том, где не повезло бы больше - застрять с этим, или у ученых мужей в их ученомужеских кабинетах.
Еще и человечину ест, словно какая низшая тварь.

Но он все еще мог бы разверзнуть свою клыкастую пасть (и Ноа отчего-то была уверена, что он так умеет) и откусить ей эту хрупкую человеческую голову, просто потому что мог. Хвост Ноа торопливо метался из стороны в сторону, пока она пыталась придумать что-нибудь, что отсрочит ее первую и такую нелепую смерть от чужих зубов.
С одной стороны, Ноа была уверена, что он уже имеет план на то, с какой части ее человеческого тела начнет обед, и все их разговоры ведутся ровно до момента, пока ему не станет скучно. С другой стороны, Ноа так же была уверена в том, что сам факт завязанного разговора исключает его намерение ее съесть.
Короче говоря, Ноа понимала, что ничего не понимала. А из таких ситуаций выход один - вон и прочь, в газообразную форму по волнам родного Тумана, где даже самый чуткий нюх не поможет угнаться за ней.

Рогатого надо было либо куда-то деть, либо куда-то деться от него самой.

- Для начала, нам следовало бы понять, где мы оказались, и как далеко мы от Тумана, - если поскорее перейти к делу, то часть про съедение окажется как бы и не в фокусе, - Для этого нам стоило бы пройтись по округе и найти какие угодно опознавательные знаки. Не возражаешь?..

Ноа сделала несколько осторожных и маленьких шагов назад, выходя из под нависшего над ней монстра. После этого развернулась, и неторопливо пошла прочь от пожара.
Она все еще планировала побег, но бежать сейчас - план не шибко умный. Да, она походит при нем как послушная собачонка, а как только он потеряет к ней интерес - сбежит, не дожидаясь следующей хищнической прихоти обитателя вершин пищевой цепочки!

И за исключением того, что за ней ходит чудище, угрожающее съедением, было бы и правда неплохо узнать, куда их занесло.

От кончика хвоста, по позвоночнику и вверх, опять пробежали мурашки все той же хтонической силы. Это беспокоило, но еще больше это раздражало - Ноа умела вызывать чужие мурашки, но не существовало и не должно было существовать причины для ее собственных. Безусловно, тянуло на абстрактные рассуждения о природе вещей, которые таким дурацким способом свели в одном случайном месте двух таких вот неслучайных знакомых, но сильнее этой тяги разве что была мысль о том, что быть напуганной от стояния за спиной Того-Кто-Стоит-За-Спиной - это как-то совсем ей не под стать.
Но и страхом это не было - просто отчетливым знанием о том, чего от нее ожидают. Ее не собирались убивать, пожирать, или еще как-нибудь аннигилировать. Ее просто не собирались отпускать. И именно отсюда исходило нарастающее чувство раздражения. Ноа тихо зашипела, но хвост из хватки освободить так и не смогла. В самом деле, можно было и не пытаться.

Ничего не оставалось, кроме как позволить себя обнюхать - а заодно и самой принюхаться.
Во-первых, сам по себе рогатый не пах. Вообще. Не было никаких следов или шлейфов, по которым можно было бы определить, что это он. Ни выследить самому, ни обнаружить его слежку за собой. Из этого можно было сделать сразу два далеко идущих вывода.
Он единственный. Высшее существо Туманов исключительной силы, единственное в своем роде.
И он хищник, исключительно превосходящий любые знания и представления о хищниках.

Во-вторых, когда он наклонился,  и ядовито-рыжие волосы упали по бокам от ее лица, Ноа все же смогла кое-что учуять. Чтобы обнаружить это, надо обладать исключительным обонянием, а еще оказаться совсем рядом к холодному и бледному лицу с горящими глазами.
Запах был единственный, без единого оттенка - одинаково холодный и статичный, как ни принюхивайся.

Пахло землей.

Если знать, что вынюхивать, то земельный запах холодным шлейфом пронесся мимо лица Ноа. Рогатый возвышался в добром полуметре над ее лицом, и это не считая самих рогов.
Ноа, конечно, не содрогнулась. Но испытала что-то подобное крупной пронизывающей дрожи, когда пахнущая землей громадина проявила интерес не к чему-нибудь, а к самой ее идентичности. К имени, которого не было.

- ...а отчего ты, - Ноа без колебаний отвечает вопросом на вопрос, демонстрируя взаимный интерес. Взаимный интерес - это серьезно. Это уже просто так ее не съедят. Либо не съедят, либо съедят, но очень медленно и мучительно, - Пахнешь землей?

По правилам, которых не было, первый спросивший первым получает ответ. Особенно если первый спросивший источает сладкий смрад разоренной могилы.

- Я смотрю сны о сокрытом за Туманом, - ложь кажется сейчас не просто бессмысленной, а опасной. Ноа поднимает глаза, - Иногда я не сплю, и тогда ищу смертных, пришедших в наш милосердный дом. И помогаю им обрести дар изменчивости. Это все, на что я способна - спать и забавиться со смертными...

У него нет никаких причин удерживать ее от побега дольше. Какой ему толк в слабом и заурядном существе, предпочитающем общество еще более слабых смертных?
Ноа, как и любое слабое существо, тянется к существу сильному. Ей интересно то, что может перекусить ее пополам одним движением челюстей - но только чтобы запомнить его несуществующее имя, выжечь его на внутренней стороны своей метафорической черепной коробки, и уснуть, избегая любой возможной новой стречи.
Так что она замерла в ожидании ответа на свой вопрос. А еще в ожидании момента, когда ей наконец-то милосердно позволят сбежать.

Отредактировано Noa (2020-08-30 17:41:57)

Выражение лица Ноа неуловимо меняется, а зубы клацают, мимолетно обнажая клыки.

У ткача судеб отменное чувство юмора.
В том, что среди Туманов есть сущность, следующая по пятам не за ней, но за ее милыми смертными приятелями, Ноа была уверена. Как и в том, что для пущего спокойствия ей лучше с этой сущностью не пересекаться, а просто продолжать делать свои дела и растворяться после в туманных потоках. Никто не найдет того, чего нет.
И, будь на то воля Туманов, Ноа бы и сейчас со смехом рассыпалась в прах и исчезла бы в своем неизменном единственном сне.

Но спать не хочется, и рассыпаться в прах не выйдет, а значит, бояться нет смысла. Если сегодня день, когда она будет впервые съедена - то так тому и быть. Можно только верить в то, что никакая смерть в действительности не станет для нее окончательной.
И она снова откроет глаза где-нибудь на границе Туманов, разбуженная взволнованными голосами очередной экспедиции.
И она, конечно же, снова позовет их, и будет манить глубже и глубже в свой милосердный дом за чудесным даром из Его рук.

Пожалуй, это сойдет за ответ.

- Истинно так. Они идут в Туман за моим голосом, - без тени страха ответила Ноа. Мерцающие глаза широко распахнулись, и губы растянулись в оскале зверя, очерчивающего границы своих охотничьих угодий, - Разве ты не знаешь, как любит смертных Туман? Как он страдает от их невежества и как хочет поскорее принять в себя? Я всего лишь помогаю Его замыслам воплотиться. Они изменяются и начинают думать о природе Тумана, потом они возвращаются, и изменяются еще сильнее. Самые достойные позволяют своей смертной идентичности быть смытой Его рукой еще при жизни, и по природе своей приближаются к таким, как я, или ты.

И̴̯̩̦͉̭̠̩͊̐͆̎́͐͆̃̃ ч̷̣̯͇̞̖͚̩̗͖̀͗̔̽̐͆̇̽̓т҈̜̞͎̠͙̫͚̓̏̒͊͊̅̀̿̆́о҉̯̙̰̖̀͛̃̓̃̇̏̂̋̓̃ ж̸̲̬̭̭̰͈͓́̔̏͂̐̀̇̒е̴͕̱̥͖̞̱̞̭͖͆̿̓̓ т̷͎̜̘̥̖̮̣͔͕̞̬͒͌͆̄̑͗̓͗ы҉̯͚̮͈̭̫̫̊̄̋͌͒̏,̷̬͖̣̟͖͕̭͌͋́̂͌̿ н̸̖͇̭̱̜̰̦̙̤͈̖̱̊̽̋̒͗е̵̪̮̬̯̫̬̠̜̅̇̇̈́̅ͅ с҉̜̰͍̤̟̩̭̱̖̠̤̝̍̌̓̏͛͑́͂̀̓͛ч̵̖̩̲̩̤͖̙̓̄̓̓͛͗ͅи̴͓͓̩̫͎̘̮̣̱̪̑́̀͋̋̌͐͊́̀̿̚т̶̲̝̝̪̖̘̙̲̪̭̮̭̽͆̈̽̄̂̀̆̐͛а̴͇̩̱̰͉̞̳̙̞̮͇̔́̃̐́е҉̙̩̬̯̖̯̤̲̍͛͛̆̏̚ш̵̥̝̦̪̜̒͌̄̔͐̀̉̓̓̀̃̋ь̷͎̤̣͎̭̈́̓̒̽ э̸̤͕̩͈͕͐̆͛͆̉͆̆̄̚т̴͙̲͍̫͍̭̮̱̳͙̂̅̾͐̈́ӧ̵̝̠̟̥̥͕͔͇͛̎̓̀̐̎̂͌̋ д̷̭̝̰̤̞͖͉͈̭͊́̔̚ͅͅо̸͎͖̰̟̳͉͙́̌̓̾́̂͒̈́̈с҈͙̭̩̱̥̳̫͐̂̂̿͛́̔т̷̘̲͓̞͎̳̭͚̮̂̿̄̏̂̑̈́̀͐̊̊о҈̰̭͉̗̣̲̳͗͋̃͊̀й҈͙͚̯̖̙͔͍͈̆̌͆́̿̚н̸̘͙̩͔͚̞̎̂͆̂̓ͅы̶̬̮͍̞̗͇̠͔̾̋̃̔͋́̚м҉͙̖͙̝͔͛̇̂̏̀͒͊̀͗̃̊̄?҉̖̝̜͇͎͚̥͓̙̯̞͔͌͐̀͆̒̏

Руки у Ноа тоже когтистые - пусть и не такие монструозные, как у нее нового знакомого. Ноа цепляет пальцем его рыжий локон. Пропускает между подушечками, невесомо накручивает. И улыбается во всю ширь своей монструозности. Он ей не по зубам - так ведь и она ему тоже не по зубам, какими бы зловещими и острыми они не были.
Бояться острых зубов - это для смертных.
А Ноа, вроде как претендующая на бессмертное существование вне времен и пространств, с интересом бы оценила ощущения, с которым они рвали бы ее человеческую плоть.

- А что касается твоей проблемы... - Ноа улыбается немножко нахально, но снова мило, - Ты без труда можешь уничтожить это тело. Твоих сил хватит на то, чтобы уничтожить мою идентичность и стереть мое и҈м̵҈я̶. Но сможешь ли ты сделать с самой и̶д̴е̶е҉й҉҉? Сможешь ли ты сделать что-то с тайной по ту сторону Туманов, которая так манит смертных? Они сами придумают мой голос, потому как слышать м̴̵е̷н҈҈я҈̶ спасение для утопающего в тишине. Они придумают мой силуэт, потому как видеть м̴̵е̷н҈҈я҈̶ спасение для заблудшего в пустоте.

Ноа высвобождает подбородок из хватки когтистой руки, но не отстраняется, а прижимается к громадной ладони щекой. И добавляет, когда встречаются взглядами две пары мерцающих глаз.

- Я̷̧͎̟͉̜́̒̂̉͗͠ в̵̨̳̳̞̃́͞о҉̧̭͚̈̊͒̈́͞з̵̡̛͙̫͎̳́͒͑͛р̵̡̲͔̣̯͉͋̌̓̕о̶̢̦͚̭̀́̆͠ͅж҉̢̙̋̀͠ͅу̷̢̭͈͕͖̽̏̆͠с҈̡͍͕́͑̀͊̇͠ь̷̨̥̮͙҇́̍̉̓̏.̸̡̛̜̙͒̐̂͆ͅ Я̶̨̠͖̰̱̑̀͠ͅ б̸̮͓̜̦͎͐͑̓̅̕̚͢ӱ̶̢̩͉̥͆̚͝д̴̳̟̰̰͚̏̎͜͡у̷̡̯͕̔͐̀̕ п̵̨̦̝͑̚̚͠р҉̧͚̤̭̇̈̈̇̚͞и҈̨̬̰̬̩́̊̐͝д̴̞͍̫͍̝̒͐͢͡у̵̢̗̝̔̀͠м̷̡̙̤͈͚̠͋̂̍͞а̴̡̛̦̱̽͑͒̊н̶̧̩͉̝̊͆͌̋̆͡а̴̨̳͇̜̠̞҇̍̑̌̐ з҈̨̳̩͓̙̑̂̄͠а҈̛͕̭̒̊̏͢н̷̡̛̮͖̽͑о҉̧̰̟̗̣̐̿́̿͝ͅв̵̡͓͍͉̅͑́͐͠о̶̢͍̩҇̏̽͗.̵̡̱͖̞̂̉̐̑̀͡ Я̷̡̛̦̭̭̈́͆̎̿ с̶̛͇͇͐̓͊͗̑͜н҈̢̭̣͚̏̌̇͒͞о̴͖͎̑̂̎̒͊͢͡в҉̟̮̀̋̋͜͡ͅа҉͚͓̞͍́͂̎̓̓͜͝ ӣ̷̨̣̯̖̦̦̚͡ с̸̛͇̱̳͋͆̂̚͜н̴̝͇͖̰̇̆̋͜͝о҉̢̪̰̬͈̾̌̕в̴̧̩̯̩̰̋̽͒͝ͅа҉̨̬̟̯͉͉̄̉͞ б̷̧͈̩͑̆͒͠у̴̧̰̭̯̳̑͊̌̆̊͠д̷̛̤̫͖̠͚̆̉̅̐͢у̸̧̲͍̑̄͒̔͝ м̸͙̪̞̣̑͐̄͜͡а҉̢͇̰̭͙̓̄͆̋͂͠н̸̪̠̖̲̪̂͂̈́͐͜͝и̶̡̛̬̠̭̬́̀̆̓̈́т̶̢̞̩̌̽̕ь҈̣̰̘̈́͆̑̐͛͜͞ с҉̧̩͕̝̎̄̚͡м̵̧͈̗̯̳͙͆͌̄́̑͠е̷̨̛̭̱͙͗̎р̸̢͙̪̭̐̃͛̈́͝т̴̛̝̣͎̠̟̃͗̚͢н̸̧̝̖͖̜̓̏̊̅̆͝ы̶̳̜̽̋̾͒͌͜͠х҈̡͕̳̉̅̀̕ в̷͚̯̱̎̏̌͜͡ Т̸͚̥̄̐̈͢͡у҈̢̲̩͌͋͝м̵̧̱̪͍̠̤͊͆͝а̸͉͉̖҇͗̐̂͂͜н̷̧̝̫̱̞̱̀͒͝ы̶̨̛̠͔̆͊́̚,̷̡̛̰̫̪̦̳͐̂ п҈̧͍̣̲͗̂͝о̷̫͇̘̙͖҇̓͌͢к̷̛̤̤̲̂̀̿͒̾͢а̸̘̘̃͛̐͢͝ к̷̢͍̮͍̦̂͆̌͠а̴͔͎͙͎̙҇́̓͢ж̷̢̛̗̗́́̇д҈̨͉̥̯͚̥͛̀͠ы҉̨̠̞́͐͞й̵̡͙̬̙̅̾̔̕ и̵̢̜̙̫̇̀̕з̷͎̫́͗̄͢͡ͅ н҉̧̩͕̜̯̓̈͡и̶̢̣̭͐̚͠х̵̡͎͎̗̠̤̇̓͠ н̸̨͔͉҇́̓̍ё̷̙̙͚̤̀̂̓͜͞ и̶̖̰̦̬̭̽̄͢͠з҈̢̝̭̖҇̍̔͐м̵̨͍̟̄̒̎͞е҈͈̜͕͓͙̅́̒̚͢͝н҉̝̤̦̃͐̄͢͝и̷̛̖̠̜̳̦̾͋̇̆̄͢т̷̨̪̠͍̖̈́̓̀͒̈́͞с̷̨͓́͆̒͗͝ͅя̸̢̙̝̟̈̒͛̾̉͞ н̵̛̗̗͉̊̐̚͜а̶̢̝̬̣͍̪̏͌̀̒͝с҈̢̜̱̏̉͗͂̀͠т҈̱͕̃́̄̊̊͢͞о̵̡̫͚͚̔͋̌͡ͅл̸̪̣̪͈̞͐̄̈́̓̍͜͡ь҈̨̖͓̞͍́̅̀͌͝ͅк̴̨͍̫̲̅̅͞ͅо̴̢̫͙̰̽̊̌͡,̴̰̰̖͊̈̓̕͜ ч̶̢̙̖̬҇͗͊̓̄т̴̢̳̝̭҇̆̌̂́о̷̱͈̝͔̍̒̆̀̚͢͞ з̶̡̱̝̤̮͛͆̏͌͠ͅа̷̳͓̔̃̄̈̑͜͡б̵̧̛͚̬̝̾̌̒̆̚ͅу҉̢̠̪͎̥҇̒̈д̵̧͈͓͙͉҇̊̽̓е҈̨̦̗̘̝̞̔̀͞т̸̦̙̠͙̦̈̽͢͝ с̸̧̛͕̥̯̀͑̄̓в҉̪̰̯̪͂̀͜͡о҉̡̰͓̫̇̌̀͑͝е̶̢͇͖͖̭̾̓̑̓͠ и̵̨̲̳̪͚͓̓͆͡м҈̛͔͚̗̩̐͌̏̇͜ͅя̷̨̠̪̳̀̏̎̕̚̚ и҈̢̬̯̩̉͒̒̏͠ л̵̨̛̫̜̽̑̃̌̈и̵̞̬̱̅͂́̀͜͠ц̸̝͈̜͚̈͐͜͝о҈͈̠̙͚̎̈̾̐͜͠ с҈̡͙͓͇̟͉̍͒́͝в̸̡̛̭̬̙͎̈̄̓̇̓о҈̨̩̞͖̞̟͂́͝е̷̢̭̪͚͌̍̍͝й̴̨̙̯̑͆͠ м҉̠͉̣̈̊̌̚͜͞а҉͓͎͙̓̓́̄͋͜͡т̷̢̗̖̫̞̲̋̄͐͠е҉̧̛̝̬͇͈͑͋́р̷̛̣̱͖̃͒͑̚͜и҈̢̮̜̜̠̑͊͞.̶̡̯̝̤̫̇̀̈́̑̒͠

За миг от мига до того, как их лица преодолели последний атом разделяющего их расстояния, Ноа как будто бы вспомнила о чем-то, чего вспомнить не могла, потому как никогда не жила ту жизнь, которую видела.

Поезда, совсем не похожие на те, что ходили по Дороге. Огромные толпы странно одетых людей, и этот самый запах, как вывернутый наизнанку монотонный аромат той самой первой горсти земли на гробовой доске.
Коллапс. Поиски. Метаморфозы. Вывернуться наизнанку. Блуждать. Распадаться и собираться. Протянутая рука. Пламя. Подземелье.

«R NWY K03-KOГ0...»

Раскрытая ладонь. Изумрудное пламя. Красный свет. Цветок пробивается через асфальт. Удар прямо сквозь сердце. Звездное небо. Пустой город.

«AXX... HAWЛA!»

Странное наваждение приходит извне и исчезает, как только вслед за губами соприкасаются языки. Это все еще наваждение, но совсем не похожее на то, что было до этого. Оно исходит от существа рядом с ней - и Ноа может даже распробовать своими собственными вкусовыми рецепторами имя, которое ему дали смертные.
Таш, значит? Оно гранено хрустит на зубах и оседает острым послевкусием. Очень подходит для кого-то рычащего.

А ее смертные называют Ноа, ей дали легкое, сочащееся имя с едва уловимым сладковатым привкусом.
А она и не против.
Приятно познакомиться.

Здесь все еще есть отблески того наваждения неизвестной природы, и они тянутся, по всей видимости, за пределы времен, истории, видимой вселенной и самого мира. Как будто сами летающие в воздухе острова - такой же осколок, парящий где-то за пределами того, куда даже ей не позволено заглянуть.
Может ли такое быть? Почему бы и нет.
Отчего-то ничего не хотелось отрицать. Только принимать безусловные истины и растворяться в них. Почти как в любимом и единственном ее сне, только для этого не нужно прекращать существовать.

Пауза.
Кажется, у Ноа слегка подкосились ноги - слабые человеческие органы, что с них взять. Она не успевает ничего ответить, но есть все причины предполагать, что ответ читался в самом ее взгляде - она тоже видела отголоски той невозможной встречи, и они были настолько убедительны, что она, кажется, согласна на все, что бы он ей не предложил.

А потом все снова. Раз за разом, круг за кругом, просто так. В этом Ноа ощущала неожиданный прилив солидарности с Ташем.

- Договор?.. - залитая такой человеческой краской, выдохнула Ноа. Зрачки-сердечки расширились настолько, что занимали почти все пространство радужки, лихорадочно мерцая и пульсируя, и тем сильнее они пульсировали, чем пристальнее она смотрела на Таша. А не смотреть пристально не выходило, и тем более не выходило не смотреть вообще, - Да. Конечно. Я согласна. Пути смертных... Да. Давай.

Ничего не изменилось - ну, кроме того, что расстояние между ней и Ташем можно было бы сократить только если бы один решил вгрызться и проникнуть в другого. Была ли причина в этом, или в произошедшем, но при всей видимой неизменности окружения, мир, казалось, перевернулся с ног на голову, и к этому приходилось привыкать.
Понемногу пришло осознание сказанного Ташем, от неожиданности пропущенное мимо ушей - но ее ответ был дан еще до того, как был задан вопрос.
Понемногу пришло осознание и всего остального.

Ноа коснулась когтистым пальцем губы. Облизала ее. Задумалась о чем-то.
А потом резко вскинула голову и вперилась в Таша зрачками-сердечками.

- Что это было... Я не поняла... - понемногу лицо ее исказилось в выражении чистейшей мании, - Н҉̡͇̮͇̗̟̯͍̩̐̉͗͛̓͆͞О̷̢̟̲̬̗͍̍̇̌͛͂̒͡ Я҉̘͔̪̮̊̒̓̔̏̕͢ Х̵̪̤̳̞̫͐̎̌̕͜О̷̡̤̬͈͚̝̝͕̐̊͛̂͞Ч҉̧̖̯͑̋̔͞У̵̡̙̣̭̅̀̇̀̐͗̆͞ͅ Е҈̧̯҇̓̿̂̍ͅЩ̶̨͖͙͈̗͇̝̦̿̌̆͡Е̴̧̟̯̎̈́̂̄͞

Отредактировано Noa (2020-08-31 19:01:24)

Утверждение, которое несомненно покажется многим странным - до сего момента, Ноа была невиннейшим из существ Туманов.

Не убивавшая, не пожиравшая, да и в тесные контакты с людьми редко вступавшая, Ноа не имела ни малейшего сознательного представления о том, что делают человеческие мужчины и женщины, оставшиеся наедине. В знании этом просто не было для нее смысла - она окутывала своими чарами путника, отрезая его и от самих любимых, и от воспоминаний о них.
Эти крепкие связи между людьми не были нужны - они вели всего лишь к тому, что бесконечный цикл плотских страданий продолжался и неизменно продолжался в тесных рамках эволюции. Ноа вставала между на их пути - и разрубала, так же, как разрубала любые прочие созданные миром смертных границы.

Ни она, ни Таш, очевидно, не были смертными.

И происходящее между ними, хоть и могло напоминать по форме акт выражения человеческой любви, человеческим, конечно же, не было. Ограниченное людское сознание не способно осознать и умозрительно осознать то, что происходит, когда два разумных существа соединяются.
Ноа осознавала это каждым доступным ей органом собственных чувств и знала, что так же остро и ярко осознает это Таш.
Его жгучим языком стирались любые границы и преграды, отделяющие их идентичность от экстатического растворения друг в друге, и Ноа с радостью и достойной ответной прытью принимала эти ощущения.
Сильные поедают слабых, и слабые могут стать сильными, подчинившись воле того, кем были поглощены. Таково их предназначение и единственный путь для тех, кто так и не сумеет стать сильнее. И, похоже, ни одно дитя Туманов прежде не задумывалось о том, что произойдет, если два равных по силе существа откроются друг другу и сольются, превратившись во что-то иное.
И никакие известные Ноа законы природы не могли описать результат этого слияния, кроме как нечто совершенно иное. Совершенно новое. Сильнее и ярче того, что приходилось видеть в затянутых пеленой Тумана землях.

Туман преисполнен любви. Туман полон милости. Туман желает слияния всех и слияния Себя со всеми. Значит ли это, что все это - не только невыносимая, рвущаяся наружу сквозь оковы плоти, сладость, но и деяние, угодное Ему?

Ощущение, исходившее от точек соприкосновения их плоти превосходило любые доступные человеческим телам рамки, и Ноа до дрожи отчетливо ощущала, как под их языками искрится давно утраченная смертными магия. Это казалось избыточным даже для нее, но тогда на помощь приходил Таш, и Ноа получала мгновения передышки.
А потом все начиналось заново. И заново. И заново.

Ну конечно же, она хотела еще. Кто вообще способен был бы остановиться на этом?

Наверное, увидеть перед смертью, как два древних существа изучают разнообразные методы сосуществования, было необычно. Но все же - зрелище достойное конца жизни.
Ноа ни о чем не беспокоилась. После прерванного поцелуя Ноа чувствовала себя так, что готова была распасться в небытие и больше никогда не возвращаться, навечно замерев в этом разрывающе сладком пульсирующем послевкусии.

Обнажаться по-человечески - это такая забавная игра. Ей не приходилось ничего такого делать прежде. Не приходилось, конечно же, и позволять чужим рукам сделать это. Руки эти вводили Ноа в алчный восторг, и Ноа с удовольствием отсекла бы их от тела Таша, и спала бы с ними в обнимку, прижимаясь к когтистым ладоням щекой, но жадность не заходила слишком далеко - какой толк от этих рук, если они не будут такими непреклонно изучающими.
Ноа сама не заметила, как ее ноги мягко подкосились, и она опустилась перед Ташем на колени. Потому что если подобрать правильный момент времени, чтобы правильно взглянуть на него снизу вверх, он сам вернется к ней и будет ей все - и губы, и руки, и мерцающие глаза.
И...

Ноа выпучила глаза и инстинктивно попыталась отползти назад, но уперлась в древесный ствол. Любая попытка сбежать была заведомо обречена. Она не отступится, оказавшись здесь.
И все-таки, она, похоже, испытала что-то схожее с тем человеческим ужасом, который испытывают смертные, обнаруживая Того-Кто-Стоит-За-Спиной за своей спиной.

- Ты, должно быть, шутишь... - одними губами прошептала Ноа, - Он же... Огромный...

Но человеческие страхи для людей. Ноа испытывает интерес (который, будь она всецело существом из плоти и крови, можно было бы назвать нездоровым) к вещам, которые могут ее повредить. В том, чтобы позволить существу равной силы нарушить ее целостность было что-то апокалиптически романтичное.

Это определенно более знаковое событие, чем просто быть впервые кем-то пожранной.

Там, где был испуг, проступает клыкастая звериная улыбка. Проступает значительно шире, чем стоило бы, и симпатичное девичье лицо искажается от осознания близости к объекту своего влечения.
Зрачки-сердечки сузились едва ли не в точку, источая мощное, пронзительное сияние.

Изуверская улыбка тает, но взгляд сосредоточен на том, что в действительности было бы способно ее уничтожить и растоптать. От мыслей о возможности тотальной аннигиляции перехватывает дыхание.

- Б̴̢̳̪̏̍̾͞О̴̢͈̱̿̈́͝Л̶̭͙̞͗̒͜͠Ь̸̢̘͖̄͠Ш҉̡͕͖̤̉̊͝Е̶̗̄͢͠,̷̡̪̠͛̍̕ Ч҉̧̭͉҇́́́Ё̷̡̣͙̯̏̂̕М̶̥͈̓͢͝ Ч̴̨̯͖̀̽̕Е҈̡͇̙́̽̕̚Г̷̡̖҇̑͛О҈̡̥̤̔͝ Л̸̢̤͔̏̂͌̕И҉̧̛̽̂ͅБ҈̧̪̮̈͡О̸̡̰҇̓ - срывается на хриплый рык Ноа и, кажется, уже готова потерять себя где-то между гравитацией и невесомостью. А они ведь даже еще не начали.

Для бессмертной идеи вечного покоя нет ничего более заманчивого, чем то, что способно этот покой нарушить.

Ноа с блаженной улыбкой откинулась на древесный ствол, позволяя Ташу распробовать все, что его интересует. В этом возникало какое-то высшее, стоящее надо всеми прочими, благо - благо быть узнанной. Благо быть. Благо не испытывать смертных мук от смертного тела, а возводить свою хтоническую способность испытывать удовольствие на новый уровень, подкрепляя ее этими дурацкими телесными ощущениями.
Что ни говори, а смертные тела были прекрасно приспособлены к тому, чтобы получать удовольствие. Возможно, это было лучшее, на что они способны.

И все же, испытываемое далеко превосходило уровень простых телесных удовольствий.
Понемногу, глядя на когтистые руки Таша, на его огненно-рыжие волосы, на ненасытно горящие глаза и хищный оскал, Ноа кое-что понимала. Это больше, чем просто день, когда она встретила равного себе - это день, когда она встретила существо своего вида. Впервые за эти долгие, долгие, неисчислимо долгие мгновения линейного смертного времени она не была безликим изменчивым посредником между тайной и жаждущим тайной.
Сегодня она сама была и тайной, и сокрытой за ней правдой. Не голосом из пустоты, не далеким туманным силуэтом, не даром, и не дарителем дара, а чем-то непреложным и абсолютным.

Таш, такой же непреложный и абсолютный, точно знал - она существует. Знал и наслаждался доказательствами этого, найденными по всему ее телу.

Было кое-что еще. Они могли зайти еще дальше. Таш целует ее как будто бы мимоходом, потому что одних поцелуев более недостаточно.
И когда он проникает за границы ее обтекаемой целостности, Ноа чувствует себя так, как будто бы ее поделили на ноль.

Таш действительно был огромен во всех отношениях. Настолько огромен, что Ноа на миг показалось, что ее смертная оболочка будет сломана, разорвана и покалечена, но боль оказалась мимолетна и кончилась тогда же, когда затих ее вскрик. Чувство разрывающего вторжения, конечно, никуда не делось - как никуда не делся кричащий отголосок болевых рецепторов. Но боль была нужна. Нужна только для того, чтобы охватить весь спектр ощущений от нее до уходящего в бесконечное никуда блаженства от соприкосновения с кем-то еще одним.
Ноа обхватила шею Таша и вжалась в него, как будто это был единственный оставшийся на свете якорь бытия. Эти человеческие игры в эволюцию были до безобразия просты - туда-сюда, туда-сюда, и ничего более.
Но для магии ничего больше и не было нужно - она рассыпалась искорками просто от того, что трение и движение неустанно доказывало участникам процесса тот простой факт, что существуют он, она, и что-то неописуемое между ними.

Настолько же болезненное, насколько приятное, пребывание Таша в ней совершенно точно рождало отголоски того далекого и почти забытого зова из самого начала времен, когда Ноа еще была маленькой испуганной частичкой большого супа идей. И чей-то голос (если бы тогда она знала, что такое "голос") звал ее и говорил расти и искать, чувствовать и мыслить, чтобы найти что-то, что принесет ей чувство бесконечно стремящейся к зубодробительного, чистейшего удовольствия.
Настолько чистого, что еще чуть-чуть, и уже больно.

А то, что оно лежало по ту сторону величайших ужасов, только придавало этому вкуса.

Ноа неистово отвечает на его неистовые поцелуи. Ноа кусается, Ноа царапается и не то шипит, не то мурлыкает. Ей все мало. Рожденный величайшим и единственным людским страхом, Таш уже смог дать ей больше, чем кто либо другой. Но его потенциал так же неисчерпаем, как ее, и он так же искал этот сказочный жуисанс с самого своего появления в первичном бульоне.
Они могут достичь большего. Они могут, действительно могут, затопить мир смертных чувством всеобъемлющей и ужасающей благодати - ах, как прекрасен будет такой мир.
И Ноа неистово желает всего, что может от Таша получить.

Желание Ноа, искреннее и опрометчивое, быстро нашло отклик.

Наверное, что-то было в ее лице. Или в запахе. Или в движениях. Но Таш раскусил ее сиюминутно - и, кажется, для него это не составило никакого труда. Кажется даже, что это с самого начала был его стиль знакомства с девушками.
Неожиданно для самой себя, Ноа обрушивается на член с такой силой, что на глазах выступают блаженные слезы, а изо рта вырывается что-то хрипло-клокочущее. Перед глазами мутнеет, и, наверное, не будь она родственной ему субстанцией, всего лишь облаченной в плотские одежды смертного существа, она бы потеряла сознание.
Но, даже будь она человеком, это было бы скучно. Это было бы глубоко неуважительно к древним традициям созданий Тумана, как и к древним традициям отношения сильного и слабого, хищника и добычи. В этом самая суть игр, подобных этой - выдерживать больше, чем могла бы выдержать одна лишь опустошенная телесная оболочка. И Ноа держит глаза широко распахнутыми, а зубы оскаленными, даже если пребывание на тонкой грани по ту сторону удовольствия стоит ей крупной дрожи, бегущей по телу, все более и более отчетливо выступающих слез и бесконтрольно блуждающих по пространству рук, ищущих спасения от мощи этого напора.
Но спасения нигде нет. Побег невозможен. Таш отрезал все пути к отступлению, и она сама его об этом попросила.

Ни растечься в слизь, ни распасться в газ. Любопытство заставило ее без колебаний зайти в эту ловушку по доброй воле. Впрочем, а был ли выбор? Таш смотрел на нее спокойно - так спокойно, будто не происходило ничего необычного; до надменного ровно, - и этот взгляд был взглядом существа, которое рождено, чтобы брать все, чего пожелает.
Ноа пожелала "еще", и, сама не ведая, чего желает, вверила себя в руки неизбежного рока. Значит ли это, что она верно истолковала знаки судьбы, и, позволив Ташу проявить свою беспощадную силу, с достоинством приняла то, от чего в любом случае было не уйти?

Ноа бы чего-то сказала, но с губ срываются только отдельные слоги-звуки, меньшие, чем просто расщепленные слова. Но Таш смотрит ей в глаза, и его надменный взгляд глубже и горячее, чем просто надменный. И его взгляд милосердно неотрывен, так что Ноа не должна искать никаких лишних человеческих слов - он и так все знает. Не нужно ни о чем говорить и задавать вопросов - он и сам без лишних слов объяснит ей все, одними своими выверенными и твердыми движениями.
Больше не было боли - или была, но какая-то другая, изменившаяся и исказившаяся. Человеческое тело действительно может ощущать это так? Смертные действительно способны испытывать это? Ноа хватается за собственное лицо в предвкушении накатывающего коллапса, громадного и неназываемого, как сама смерть. Таш целует ее - и Ноа принимает поцелуй троекратно страстно, демонстрируя покорную готовность быть уничтоженной этой громадиной. Пусть даже и всего на несколько смертных мгновений.

Но вместо того, чтобы отправить ее в небытие, Таш останавливается. Таш выходит прочь и отстраняется от ее лица. Ноа смотрит на него недоуменно и почти возмущенно.
Смена позы происходит как в Тумане. Тело покорно двигается под руками Таша, а разум сосредоточен только на одном - узнать наконец, с каким таким незнакомым чувством она вот-вот готова была соприкоснуться.

Ясность ума и четкое осознание действительности вернулись вместе с Ташем - насколько это вообще можно было бы посчитать "ясностью ума". Ноа взвизгнула и упала лицом в траву, не в силах более думать хоть о чем-то - будь то разворачивающаяся прямо перед ней смена сна и ночи, обугленные трупы, или даже положение собственного тела и звуки, которые вырываются из ее рта.
И как раз тогда, когда она готова была вообще забыть о том, как смертное тело использовать для извлечения слов, от нее их требуют. Эти самые слова.

И Ноа медленно разворачивает голову. Встречается с Ташем взглядом одурманенных слезящихся глаз. Кивает, и все же сумев на несколько вдохов-выдохов сдержать стоны, неровно, но отчетливо отвечает:

- На самом деле... я... Х҈͈̯̖̳̫̟̳͙͇̆̏̓́͊̽͛̽̅̾̽̚О̸̰͓̘̤͙̭̜̰̭̔͆̀͋̿͒͑̑͗͛̂̎Ч҉̰̭̩̰̞̖͇̙̱̣̬̥͙͓̯̥̿͋̃́́̍̉͑̃́У̷͉͖̱̰̜̤͊́͐̇̔̏̉ͅ Е̷̮̳̫͇̫̖̟͉͇̙̋̈̒͆̇́̓̇̓̎Щ҈̞̘̤̘̖̝̍̒̋̽͛̒͗̉̍̄̆͂͒̋̉Е̸̪͇͔͙̩͙̟̰̟̗̪̫̌̽̽̓͛̒͑̈̾

Ноа снова дрожит - и это дрожь предвкушения.
Кажется, Таш лучше нее самой понимает, о чем она просит. Он замедляется, становится ласковым и обходительным - почти нежным. Ноа бросает на него короткие взгляды через плечо, и сердечки в ее глазах лихорадочно пульсируют.
Ноа не знает, что сейчас случится, но понимает за секунду до того, как оно происходит, стоит лишь когтистому пальцу коснуться кожи чуть выше того места, где их тела так плотно и влажно соприкасались.

Ноа вздрагивает и вскрикивает, когда первый палец с хирургической точностью растягивает ее.

- Люди... И такое делают? - взволнованно спрашивает Ноа где-то на втором пальце. Монструозных размеров член ее партнера разом и пугает, и волнует, и манит. Неужели что-то такое громадное может вместиться в это, другое, выталкивающее отверстие? Оно гораздо уже того, в которое уже вторгся Таш, и через которое она ощущала его потусторонний жар.
Это должно быть почти болезненно.
Заточенная в границы смертной плоти, Ноа чувствует, как понемногу мысли о теле, чувства тела, ощущение другого смертного тела рядом, заполняют ее сознание.

Ласки Таша обжигающие и настолько нежные, что это даже пугает - мог бы кто-то вообразить, что когтистое и рогатое чудище, перекусывающее людей напополам, способно быть таким оплавляюще-осторожным. Ноа это нравится. Ноа нравится, что кто-то может заставить ее дрожать, разом и от предвкушения, и от волнения, и от переполняющего возбуждения.
Ноа благодарно улыбается словам Таша, пусть он этой улыбки и не видит. А потом пальцы ее сжимаются на траве, а лицо искажается болезненной гримасой. И когда самая опаляющая часть Таша заходит в нее до основания, Ноа начинает понимать, зачем же люди используют и это отверстие для таких игр.

Несколько фрикций, и все, что ей остается - это просто принять то, насколько далеко она зашла. То, насколько все же хорошо человеческое тело, горячее и живое. По взмокшей спине вместе с невесомым порывом ветра пробегает волна мурашек. По мере того, как Таш уверенно набирает темп, Ноа все больше прогибается, сама того не замечая, и жмурится, закусывая губу. Но даже сквозь стиснутые зубы слышен ее голос, аккомпанирующий движениям Таша.
И стоит ей только почувствовать себя так, словно бы она даже и привыкла к члену Таша в своей заднице, он незамедлительно делает мощный рывок, а массивная его ладонь наносит жгучий шлепок по ягодице.

Ноа не то взвизгивает, не то скулит, и прижимается к земле под тяжелой рукой Таша. Глаза ее наполняются слезами и, кажется, слегка норовят закатиться. Можно было бы сказать, что ей больно, но если бы ей было просто больно, то ее бедра не подавались бы ему навстречу словно сами по себе, верно?
Это разом и грубо, и жестко, и до ласкового выверенно. Таш держит ее на грани между болью и удовольствием, не давая этому чувству угаснуть, и вместо скулящих стонов из глотки Ноа уже вырываются бесконтрольные вскрики.

Можно было бы понадеяться, что теперь их путь к логическому завершению и высшей точки телесных наслаждений прост и прям.
Но Таш, кажется, так не думает.
Таш подхватывает ее с легкостью. Их тела не разделяются, Ноа резко проскальзывает до самого основания и на глазах выступает еще немного слез, а на щеках - румянца.

Ноа улыбается Ташу - словно бы немного смущенно, но все больше по-звериному ненасытно. На его выжидающе ненасытный взгляд она отвечает своим, просто ненасытным. И, после секундной передышки, осторожно приподнимается. А потом - так же осторожно опускается. Таш позволяет ей руководить процессом.
И для начала, ей хочется в своем темпе распробовать то огромное, что вопреки всяким законам логики способно вместить в себя ее миниатюрное тело.

Заднее отверстие, оказалось, обладало рядом уникальных свойств, которыми не могло похвастаться ни одно другое место на смертном человеческом теле. Оно пластично растягивалось, но всегда стремилось к сжатию - и где-то между одним и другим оказывалась Ноа, объятая пламенем своего любовника.
Люди ведь называют тех, кто такое делает, "любовниками", верно?

Ноа понемногу набирает темп, распаляется, и ловит когтистую руку Таша своей, когда та скользит от ее промежности вверх. Блаженно улыбаясь, она пропускает свои тонкие пальцы между его узловатыми, огромными, и когтистыми. От мыслей об их разнице в размерах отчего-то становится еще горячее и Ноа, похоже, совершенно теряет самообладание - ее маленькие коготки, мало чем отличающиеся от человеческих ногтей, впиваются в руку Таша. А сама она, совершенно не щадя своей хрупкой смертной плоти, с размаху насаживается на Таша - и движения ее совсем не такие выверенные и четкие как то, как делал это он. Ноа скачет на Таше все резче и хаотичнее, а на лице не остается ничего, кроме блаженства.
Она подается ему навстречу и обвивает мощную шею своими руками. Бедра ее не перестают двигаться вверх и вниз, как будто в самом этом трении есть какой-то непознаваемый механизм, приводящий тело Ноа в движение.

- Эй, Таш... - разгоряченно и сбивчиво шепчет Ноа прямо в его губы, - П̵̢̜͕̭҇̊̒ͅО҉̢̭̩͎̜̣̇̒̿̐͡Ц̵̢̲̭̖̘̓̏̆͝Е̷̢̖͉͔̘͆̃͝Л҉̧̠̣͚́̂̈́̆͐͞У̵̡̫͎͈҇͒͌͒Й̸̢̯̬͖͇̇̔͝ М҈̡̣̬̩͇̲́͋͞Е̵̧̙̝͉҇̄͒̌Н̶̢̛͕̳̗͍̥͛͛͋Я̶̧̛̭̩͇͂̀͒̐

И, не дожидаясь ответа, она сама льнет к его губам, прижимается к мощному телу всем своим, маленьким и мягким. Языки их сталкиваются, а под чрезмерно острые для людей зубы то и дело попадает мягкая телесная плоть. Мерцание зрачков-сердечек отражается в полыхающих глазах Таша, и от этого становится совсем до дурного хорошо.

- Скажи, Таш, - отрываясь от горячих губ, Ноа облизывается, не прерывая своих движений, - У меня... получается?..