Кео, мир Туманов |
|
|
Добро пожаловать на Кео, мир Туманов! Причудливый и порой жестокий мир может пугать, но оставь страхи позади — мы рады тебя видеть!
Фэнтезийно-стимпанковская ролевая, которая начала жить вновь. В левом углу сверху есть кнопки смены дизайна. 
|
|
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Кео, мир Туманов » Утерянные главы » 23.10.1703 - Вынужденные попутчики.
23.10.1703 | Вечер | Экспресс до Бальтазара |
|
завязка |
Забитый экспресс, мчащий прямиком в столицу. В вагонах, ставшими довольно тесными, стоит галдеж, возня. Воздух спертый, несмотря на открытые форточки и промозглую, осеннюю погоду за окном. Прибытие обещали к полуночи, но прибудут не все. Некоторые оказываются не в том месте и не в то время. |
- Мартин заказал восемь бочек. – прогремел басовитый голос, перебивая гам.
Господин, подчеркивающий свой статус размерами, занимал почти два кресла, оттесняя своих соседей, заставляя их мяться на краю скамьи или вжиматься в стену. Каждое слово он сопровождал кривыми, резкими жестами. Его собеседнику стоило немного еще податься вперед и его глаза были бы нанизаны на пальцы господина.
- Четыре были пожраны термитами. – не уставал сетовать господин.
- Он должен запросить возврат!..
Хотелось затолкать в глотки их выглаженные накрахмаленные галстуки. Но нужно слушать. Через силу слушать. Главное не закрывать глаза. Не закрывать. Сколько уже прошло? Двое суток? К дьяволу. Она даже не уверена рассвет это или закат.
- Так я ему и говорил, а он в печь!
Главное слушать. Ловить каждое слово этого разговора ни о чем. Смотреть как на белоснежную рубашку капает жир, слушать, как он чавкает при каждом слове. Проклятье. Похудей. От тебя смердит жареной курицей и маринованными корнишонами. Займись спортом, убери этот уродливый мамон. Закатай себя в эту проклятую бочку и скатись в самую глубокую бездну.
- Чавк… он… Чавк-чавк… Хрю! – верещала свинья в заляпанной рубашке слева от нее.
Тошнит. Было бы чем, ее бы вывернуло прямо на колени старушки, ловко работающей спицами. То и дело она ловила на себе взгляд этих маленьких глазок. Отвратительно маленьких. Или ей кажется?
Слушать и не закрывать глаза. Для чего? Кто ей сказал, что их нельзя закрывать? Они их закроет. Всего на пару минут. Хотя бы не на долго не видеть эту свинью, рядом с собой, не чуять эту вонь, не слышать это чавканье. Не ловить краем глаза укоры от этой курицы.
Оглушительный гудок ударил по ушам. Вырывая из темноты. Пальцы невольно сжали скрученный в рулон свитер. Все в порядке. Смятый до неузнаваемости билет торчал из его складок. В полном порядке.
- Прошу прощения.
Даже не постарался скрыть свою ханжескую брезгливость ни в голосе, ни во взгляде своей жирной морды. Еще раз он толкнет ее и она… Она что? Будет продолжать смотреть как он поправляет свою белоснежную рубашку и слушать его бессмысленный треп. Тошнота отступила. Вновь в нос бил запах спертого воздуха, иногда сменяясь свежим сквозняком из небольшого оконца.
- Так вот, я же ему то же самое говорил! – бас, казалось, стал еще громче. Намного громче, чем она думала. От этого у нее по коже то и дело пробегал холодок.
Карга на против снова косилась на нее. С каждым разом, когда она встречалась с ней взглядом, она казалась ей все более уродливой. От этого тоже пробегал холодок. Или нет? Проклятье…
Вон парочка, прижались друг другу. Мило. Мужчина оперся головой о поручень, задремал. Явно устал, или хорошенько покутил в кабаке.
Не закрывать глаза.
Женщина с собакой, похожей больше на смесь крысы с куском дерьма. Кому в голову приходит заводить такое и называть его моя «пусечка», мой «снежок». Безумие. Почему ей так не по себе? Взгляд цепляется за все подряд, уже начинает рябить в глазах. Только не паническая атака.
Маркус смотрит на нее. Узнала его она только по зализанному гребню. Огромная гематома на его щеке была уже не такая вздутая, но его по-прежнему можно было узнать только по этой нелепой прическе. Разве он никогда не смотрелся в зеркало.
- Sarapa… – вместо тонкого голоска из ее глотки вырвался иссохший хрип.
В горле пересохло и сдавило комом. Маркус продолжает смотреть на нее из конца вагона, что-то говорит человеку в форме. Теперь они смотрят на нее оба. Смотрят как она встает и быстрым шагом. Открывает дверь тамбура, исчезает в другом вагоне.
Все-таки нашел ее.
Отредактировано Eleanor (2020-09-08 04:25:04)
День не задался с утра.
Несмотря на более чем позитивный повод покинуть столицу и стремительность, с которой пролетел десяток дней, наполненных поровну работой и простыми радостями жизни, в число которых работа входила тоже, пасторальные пейзажи приедались. Не то что бы они не были прекрасны, вовсе нет. Мнение о них у Куроды складывалось противоположное, особенно в начале поездки, когда действие удивляло, а вокруг декораций еще не развеялся магазинный запах новизны. Метафорический, конечно, заметный только личности с живым воображением. Будучи в своем характере, она, эта самая личность, молодая и эксцентричная представительница инженерного отдела университета, баловень судьбы и богатых родителей, очень скоро переставала замечать прекрасное в мелочах и отдавала предпочтение знакомым увлечениям. Спальня, услужливо предоставленная внештатным коллегой на время, превращалась в мастерскую. Едва занявшийся загар, подаренный последними солнечными днями в уходящем году, скрывался за черными маслянистыми пятнами технических жидкостей, смываемых редко. С большим трудом, без большого энтузиазма. Точно также она выходила за дверь. Чего уж говорить о приведении себя в надлежащий вид, своевременном явлении к обеду, ужину и завтраку - к нему даже ни разу не проснулась. Нечастая столичная гостья, носительница ученого чина, хитрых очков, бесконечных чемоданов и сомнительных регалий славилась чем угодно - крепостью здоровья, необычайной для ее уникального состояния, добротой нрава, остротой ума, чувством юмора, широтой души, трудолюбием, усердием. Чем угодно, словом, только не прилежанием в соблюдении рабочей этики.
Рабочая этика. И все, что делала Курода с большим трудом и без большого энтузиазма, как уже было ранее перечислено. Прочная цепь из знакомых звеньев. С одной стороны воображаемый ошейник, надетый на шею Куро, с другой тянется слава важного, и, хоть весьма приятного характером, но периодически неудобного специалиста. Цепь воображаемая, ошейник воображаемый,а последствия настоящие. Не всегда фатальные. Тоже неприятные. С утра, проснувшись запоздало, не только не ко времени, но и не к месту (не в своей комнате, к собственному же удивлению), она с разбегу запрыгивала на чемоданы, чтобы утрамбовать их содержимое, а в полете одевалась и причесывалась. Успела чудом, тем самым, в которые никогда не верила и считала чем-то очень подозрительным в ряду немногих вещей и явлений, принимаемых ею, как девушкой жизнерадостной, за таковые.
Чудеса дело такое. Не всегда происходят в твою пользу. Например, чудо приводит к успеху одного преданного своему делу джентльмена. Но что успех этого джентльмена обозначает для тех, кто его окружает? Что есть успех в его понимании? Что, если он, этот чертов джентльмен, будь он проклят всеми проклятиями, в которые Курода тоже не очень верит, задумал что-то нехорошее? Да будь он даже народный герой, от успеха его отделяют действия и последствия этих действий. Все ли, кому его успех сулит катастрофу, этой катастрофы заслуживают?
Куро не знала, что произойдет сегодня. Ее не волновало то, что она чуть не опоздала. Не интересовала история свершений прошлой ночи и десяти минувших дней. Она просто ехала домой, предвосхищала мимолетный визит к родителям, братьям, сестрам, и была довольна, что все-таки успела. Переживала момент, похожий на те, о которых вспоминают с улыбкой. Пока что. Просто пока что она еще не знала. А день уже не задался с самого утра. Ведь она могла опоздать. И все в ее маленьком уютном мирке, редко выходящем за пределы мастерской и кабинета в университете, было бы хорошо.
Одетая с иголочки, вычесанная, вымытая, выглаженная и благоухающая, как сама не своя, она улыбалась пятилетней девчонке, занимавшей сиденье напротив вместе с родителями, и легкомысленно демонстрировала ей свой протез руки и знание ответов на все с ним связанные вопросы, которые только могли прийти в юную светлую голову. За окном пролетал пасторальный пейзаж, удаляясь на еще несколько месяцев счастья. Так думалось. И не было ни сомнений, ни чувства приближающейся опасности. Только безмятежное счастье.
Отредактировано Kuro Kuroda (2020-09-08 05:21:10)
В ушах еще стояло дребезжание стекла, пошедшего волной от удара захлопнувшейся двери. Следующий вагон. Такой же душный, бьющий в нос парфюмом и потом. Она закрыла глаза, всего на секунду, оперлась на хлипкую дверь, чувствуя холодное стекло своей спиной. Спертый воздух не хотел идти в легкие, приходилось заталкивать его силой, втягивать как ту дурь, по которой она так и не смогла переломаться.
Маркус шел следом. Она не видела его за запотевшими окнами, но знала, что он идет по пятам. Как всегда, прячется за чьей то спиной и ждет, пока за него сделают то, что должен был сделать он. Трусливая крыса, смердящая дешевым одеколоном. Надо было тогда всадить пулю в его голову, перегрызть горло, свернуть шею – что угодно. Ты слаба, Элли. Даже не можешь глаза держать открытыми.
Пальцы снова сжали вязаный сверток в руках. Все в порядке. Тычки в бок сбивали дыхание, чужие ноги заставляли оступаться, наваливаться на очередного стоячего пассажира, слышать возгласы в спину.
Дверь за ее спиной хлопнула.
- А-ну стой! – возглас ударил по ушам, перебивая общий гам.
Элеанор остановилась. Прямо перед плотной стеной пассажиров, между которыми не смогла бы просунуть и руки. Почему ты слушаешься его? Почему стоишь?
От выстрела заложило уши. Все, что она слышала – это тонкий писк. Пассажиры открывали рты, что-то кричали, а в ушах только противное «пиии» и чувство онемение в ладони, сжимающей треснутую рукоять револьвера. Кто-то припадал к полу, кто-то прижимался ближе к скамейкам, подальше от этой «обезьяны с гранатой». Никогда не любила все это. Отдачей ей едва не вывернуло кисть, когда она направила свинцовый подарок в потолок вагона, теперь ослабшие пальцы, по которым струился белый шум с трудом держали увесистый кусок стали и чьего-то оружейного гения. Бежевый свитер лежал на полу вагона. Мятый и уже испачканный чьими-то башмаками. Все не в порядке.
Она бежала дальше. Прогрызалась с силой сквозь паникующее мясо.
Вновь хлопнула в дверь. На пол посыпалось не выдержавшее стекло. Что будет, когда она доберется до последнего вагона? Прыгнет на рельсы в надежде, что не свернет себе шею? Не самый худший вариант. Лучше переломанные ноги.
- Тебя видят. – очень знакомый голос гаркнул ей в ухо.
Он не врал. В другом конце вагона ее уже ждали. Человек в форме. Упитанный, но еще не утративший до конца некогда атлетических форм. Он смотрел на пушку в рук Элли. Смотрел и тянулся к своей. Она была уверена, что выронила пистолет, осела на пол и сейчас просто ждала своей участи и просто наблюдала что кто-то, один в один похожий на нее запускает руку между людьми, в сторону скамеек. Еще мгновение и рука выдергивает из толпы зверолюдку.
- Даже не думай, пончик!
Левой рукой она обхватила незнакомку поперек груди, сдавила пальцами горло. Почему эти движения так ей знакомы? Еще теплое после выстрела, дуло с силой уперлось в щеку зверолюдки.
- Хочешь жить – не делать глупостей и делай, что говорю. А теперь, мееедленно, шаг за шажочком пойдем прогуляемся, утенок. - прошептала она на ухо заложнице. Акцент был отвратительным. Отвратительно растянутые гласные, отвратительно неправильное ударение. Но этого было достаточно, что бы зверолюдка ее понимала.
Незнакомка не могла не услышать, как большой палей Элли взвел курок с холодным щелчком.
- Пусть только кто-то попробует дернуться и зайка идет на шубку!
Короткий пинок по ноге незнакомки скорее указывал ей направление, куда двигаться. К концу вагона. Мимо испуганных пассажиров и замершего… Полицейского? Охранника? Элеанор было плевать, кто он был. Ей было достаточно того, что теперь он стоял с поднятыми руками, вжимаясь своей задницей в спинку скамейки. Хороший мальчик.
За ее спиной хлопнула дверь. Маркус, со своим подхалимом уже был здесь. Улыбался ей из-за спины своего нового подхалима, с жалостью смотря, как Элли пятится с незнакомкой в сторону вагонов-купе. Думает, что зажал ее в угол. Пусть радуется. Рано или поздно она выбьет его белоснежные зубы дулом этого пистолета и заставит обсасывать его до тех пор пока ее палец не нажмет на спуск.
- Нет, - Курода покачала головой медленно и выразительно, так, чтобы голубые глаза напротив, глядевшие на нее из-под светлой, ровно остриженной челки, успели воспринять отрицание и не испугаться стоящей за ним неизвестности, - Просить новую руку на день рождения точно не следует, ведь у тебя есть твоя, настоящая. Да, механическая рука крутая, но гораздо лучше и удобнее вот эта.
Механическая ладонь плавно опустилась на плечо ребенка. Пришлось приложить небольшое усилие, чтобы прикосновение было невесомым. Вот, куда усилий Куро не жалела. На разговор с малышом. Опыт общения с младшими братишками и сестренками подсказывал вектор правильного поведения и способ выражения мыслей, не только понятный, но и полезный для усвоения неокрепшим умом. Говорить с пятилеткой нужно не слишком сложно, но все-таки по-взрослому. Медленно, но не сюсюкаясь. Выказывать уважительное отношение, как к равной, и всячески давать понять девочке, насколько она теперь "совсем уже взрослая". От пяти до десяти лет - мама всегда говорила, что в эти годы дитя наиболее интересно в общении для взрослого. Впитывает поступающую информацию, как губка, ищет открытий. Звучит банально донельзя, но именно сейчас очень важно для развития чада то, как родители и другие близкие родственники воспользуются возможностью проявить свои педагогические и воспитательные навыки и оказать на формирование интеллекта и характера сильнейшее влияние.
Куро прекрасно это понимала и наслаждалась доброжелательным вниманием родителей девочки и детской улыбкой. Она была готова уже услышать следующий вопрос. От маленькой Агнессы, которая спросила бы что-нибудь о прекрасных возможностях механизмов, или от ее мамы, которая поинтересовалась бы у длинноухой зверолюдки, не учитель ли она по совместительству, чем, несомненно, вогнала бы ее в краску.
Но услышала нечто другое. Нечто, к чему была не готова. И вместо смущенного багрянца лицо покрыл мертвенно гладкий белый цвет ужаса.
Что-то задребезжало. Потом бахнуло.
Куро сжала плечи ребенка и случайно, не рассчитав силы, причинила боль. К факторам паники добавился пронзительный визг девочки. Толпа загудела, как прибой. Приливная волна чудовищного моря тел, какое могло бы существовать лишь в берегах самой преисподней, взревела и зашипела. Шепоты и возмущенные говоры вспенились над головами. Ударили по ушам. Те прижались к затылку, прячась. Пряталась и Агнесса. Дрожала в ногах отца, рослого, худощавого мужчины с лицом, изрезанным следами времени, лицом рабочего человека, злого, но от собственного зла защищенного невинностью девочки. Агнесса боялась. Страх ее пугал еще больше Куроду. А вот Роберт, отец, похоже не видел проблемы. И он встал. Поднялся во весь рост, чтобы ее увидеть и опознать.
- Роберт, сядьте пожалуйста!
Куро крикнула на него, сама не зная, что конкретно заставило ее повысить голос, но нутро ей подсказывало, что выстрелы в поездах просто так не раздаются. Он не слышал. Хотела потянуть за длинный, смятый, выстиранный до бесформенности серый рукав, но длины руки не хватило.
Почему - стало понятно позже.
Из водоворота тел взвилась щупальцем чья-то рука. Влекомое нежданными, непредвиденными и непреодолимыми волей и силой этой руки, тело Куро на миг стало неотделимо от моря тел. Она думала, что уже упала, но очнулась, когда кто-то гаркнул на ухо, и поняла, что стоит. Поняла и другие обстоятельства. Постепенно. Факт за фактом. Реальность била по темени наотмашь, вбивая длинные уши в затылок практически в прямом смысле. Угрозы в ответ на угрозы несутся шквалом, стена летит в стену, оскалившись кольями трещин. И, как в ужасном спектакле, Куро стоит между ними. И не может бежать в зрительский зал. Спасет только волшебная машина "божественного вмешательства". В поезд она не влезла.
- Вот так я и умру, - первое, что проносится в голове, пробивается сквозь шквал беспорядочных форм и звуков, наполняющих гамом и треском опустевший череп под самый свод. Это изнутри. А снаружи ствол. Не холодный. Горячий. Потому что уже стрелял. От щелчка затвора ноги моментально превращаются в переваренные макаронные изделия и держат ее каким-то чудом. Кажется даже, что злодейка тащит ее, держа за глотку, а ноги просто болтаются по воздуху - опоры под ними не чувствуешь.
- Хочешь жить. Делай что говорю. Глупостей не делай, пойдешь на шубку, - Вторая мысль это уже и не мысль вовсе. Просто приказ человека, в чьих руках последние минуты ее жизни. Сколько их, этих минут, осталось? Считая их, на какой Куро не выдержит и заплачет по своей загубленной судьбе?
Куро дрожит и тихонько, почти беззвучно хнычет. Ей ничего больше не остается, кроме как исполнять все указания беспрекословно и пытаться не забывать дышать хотя бы через раз. Все это под гипнотизирующий звук сердца, отколачивающего бешеный ритм в виске и в груди, прямо под рукой, держащей и направляющей ее следующий шаг. Сложно помнить себя. Невозможно воспринимать окружение. Все ее внимание направлено на покорность, полное подчинение.
Отредактировано Kuro Kuroda (2020-09-09 02:51:59)
- Пойдете за мной – пристрелю. – процедила Элли. Так, чтобы зализанный пижон с разбитой рожей ее услышал и стер ухмылку со своей крысиной рожи.
Пара шагов назад, пауза, еще пара шагов. Два огонька метались из стороны в сторону, подмечали каждое движение. Еще шаг, и она бы уперлась спиной в дверь, ведущую из вагона.
- Зайка, поможешь? – прошептала она. – Открой дверь. Без глупостей.
Медленно, не сводя дула с головы зверолюдки, она заставила ее развернуться. Крепко прижала ее к себе. Они смотрелись как пара, решившая бесцеремонно продемонстрировать свои чувства всему вагону. Элли и ее живой щит, разделяющий ее и Маркуса. Щит, из-за спины которого она ненавидяще пожирала взглядом его разбитое лицо.
В тесном коридоре вагона-купе было куда свежее и просторнее, чем в той шпротнице. Рука Элли больше не удерживала зверолюдку. Незачем. Девушка теперь стояла у нее за спиной, а ствол упирался ей между лопаток. Она вела свою заложницу вперед по коридору, вглубь вагона, обитого вычурным красным атласом, с постеленным на полу ковром, непривычно пружинящим под ногами. Какого черта она вообще это делает? За каким дьяволом она полезла в этот поезд?
- Заходи. – указала она дулом пистолета на открытую дверь купе. – А вы на хер отсюда. Вещи не трогать.
Ей было плевать, в какой угол забиться и в какую дверь стучаться. Нужна была передышка, хотя бы несколько минут покоя, чтобы понять, что делать дальше. Дуло пистолета проводила двух причитающих старушек. Весьма бодро они семенили прочь из вагона своими иссохшими от времени, ногами. Дверь захлопнулась за ней, клацнул замок. Смешно, конечно, но эта маленькая щеколда давала ложное чувство спокойствия.
Вдох-выдох. Ты можешь закрыть глаза, всего на секунду. Ничего еще не кончилось. Ты ведь все понимаешь, знаешь, что будет дальше. Вдох-выдох. У тебя есть то, что нужно, сейчас уже можно.
Она кивнула незнакомке на стол. За кучей свежих газет, чашек, тетрадок уже не видно было столешницы. Только на ее ребре какой-то вандал вырезал ножом свой кривой автограф. «Здесь был А. С.». Дорогой А. С., это никогда не было оригинальным или остроумным.
- Чувствуй себя как дома, зверек. – сказала она тихим, почти ласковым голосом. - Можешь выдохнуть.
Сев напротив, почти утонув на мягкой обивке, куда более мягкой, чем те скамейки, она откинулась на спинку. Склонила голову на бок – шея гулко хрустнула. Терпела и не смыкала глаз, осматривая свою пленницу.
- Можешь высказать все, что думаешь. Просто говори.
Это была не просьба и не предложение, иначе револьвер, который Элли держала в зажатой руке не повернул свою пасть в сторону незнакомки. Ей нужно было слушать. Слушать, чтобы не закрыть глаза. Хотя бы еще некоторое время. Плевать что. Про погоду, про траву, про работу. Что угодно.
- Ham khol'ho, kuṛa...
Едва шевелящиеся пальцы одной руки беспомощно скребли по тонкой нитке, оплетающий небольшой кожаный кисет. Ты устала, Элли. Да, это обидно. От обиды у тебя вот-вот польются слезы. От обиды у тебя начало свербеть в носу. От обиды у тебя этот густой ком в горле, который ты не можешь проглотить. Ты слаба, Элли. Ты могла это все закончить еще тогда. А теперь ты убегаешь, они догоняют.
- Открой. – сдавленным голосом, бросила она, протянув своей заложнице кисет.
Очень необычный танец. В таких ей раньше принимать участие не приходилось. Отсутствию этикета позавидовал бы любой дикарь - приглашение, на которое она не дала согласия, было уже в силе, и музыка хлопающих дверей, разбитых стекол, выстрелов, криков играла мелодию. В самом разгаре дикого бала.
Пальцы на ногах поджаты, чтобы не слетели туфельки и не пришлось вновь иметь дело с нахальным принцем. Лучше остаться в карете и быть раздавленной тыквенными семечками, чем еще хоть раз...
Поначалу Куро ничегошеньки не понимала. Кроме сути, критически необходимой для ее выживания. Воткнутый между лопаток ствол помогал смыслу слов преодолевать все препятствия. Пробиваться через шум, панический грохот внутри и снаружи. Ни страх, ни акцент, какой-то густой и будто бы шершавый, не препятствовал взаимопониманию. Глядя на собственные трясущиеся руки, как на чужие, по мановению ока оказавшиеся у раздвижной двери, стремящиеся исполнить приказ хозяйки положения и не дожидаясь разрешения обладательницы тела (учитывая мощь хватки, пусть и оставшейся в прошлом, уже едва ли легитимной), Куро мельком подумала о том, что язык силы может быть убедительным. Грубым, громким, угрожающим, как голос, грохочущий над ухом. Но ему нечего противопоставить. Только иди вперед и действуй. Наслаждайся тем, что можешь сама переставлять ноги. А можешь ли ты еще? С большим трудом. С усилием над собой. С обращением к последним запасам моральных сил.
Уши, прижавшиеся к затылку, чувствуют дыхание этого монстра. И покрываются мурашками. Мимо кто-то проходит. Все вокруг безразлично. Щелчок замочка на двери и свободное падение. Куро обнаружила себя в купе, у окна, вжавшейся в угол сиденья. Обнимала свои колени, за ними прятала лицо. И колени дрожали. Весь ужас, прокатившись по телу, будто бы в них застрял, и даже там, где заканчивалась плоть и начинался механизм, чувствовался безумный животный порыв совершить один мощный прыжок и оказаться за окном. И будь что будет.
Какое безумие. Ты умрешь. Или нет. Умрешь или нет здесь. Умрешь или не умрешь, если попытаешься бежать. Но умрешь скорее. Умрешь прямо сейчас, попытавшись. От выстрела, если потерпишь неудачу. Повезет - переломаешь кости, разобьешься о камни или истечешь кровью, пронзенная и изрезанная ветвями деревьев в овраге.
Но.. что-то не так. Чудовище умеет разговаривать. Не принуждать, не насиловать, не угрожать смертью. Разговаривать. Мягко, вполголоса. Она.. просит эмоциональной поддержки?
Куро нашла в себе крупинки смелости, что казалась давно истраченной ни на что, собрала их в горсть. Крепко сжала в воображаемом кулаке. И подняла взгляд.
Девушка. Почему-то казавшееся очевидным стало новостью. Куро видела ее краем глаза. Слышала голос. Ощущала ее женственность, будучи силой прижатой к ней совсем недавно. Но отдала себе отчет в том, что ее взяла силой девушка, только сейчас. Глядя на ее тонкую, угловатую фигуру. На курносое, лицо с сердитыми бровями и выразительными губами. Длинные волосы. Миниатюрные рожки.
...
Пистолет в руках.
До сих пор от зайки не требовалось ничего отвечать, говорить, или, уж тем более, придумывать и рассказывать самостоятельно. Невзирая на то, в каком положении она провела минувшие две минуты, она вдруг почувствовала себя так, будто бы пушка была в ее руках недавно, но теперь ее нет. По-настоящему обезоруженной. Эта ситуация странным образом напоминала происходившее до начала "катастрофы". Только глаза напротив были другого цвета. Усталые. Грустные. Блестели от влаги. Не от восторга.
- М-меня зовут Куро!
Выпалила на самых высоких нотах, почти визжа, заикаясь. И зачем-то ко всему этому прибавила нервную улыбку. Уголками рта, не показывая зубов, будто бы девушка напротив, как злая собака, за такой традиционный жест приветствия могла перегрызть глотку. Или сделать это от плохого настроения.
Почему Куро? Ты обычно представляешься, как Курода. Растерялась?
Не то слово.
- А тебя как...
Не успев перейти на вопросительную интонацию, осеклась. Шумно втянула воздух.
- Н-ну, можешь не отвечать. Как глупо с моей стороны. Ты едешь в Бальтазар?
А это, типа, было умно.
Очевидные вопросы. Очевидно неуместные. Это не маленькая девочка, это угроза. Прямая угроза жизни. Не чьей-то там где-то там, а здесь и сейчас, и твоей. Выскажи ей свое порицание. Свой протест против бесчестного и вероломного, что она совершает. Сохраняй достоинство.
Какого черта ты с ней знакомишься? Может, еще чаю предложишь? После бабулек остался.
- Ч.. чаю? - Указательный пальчик тянется к одной из двух чашек.
Тупица. Умолкни.
И Куро умолкла. Правда, сама этого очень испугалась. Ведь девушка велела разговаривать. А она прекратила. Вот ее губы шевелятся. Приоткрываются. Сейчас закричит, наверное.
Нет. Просто просит открыть кисет. Грубовато, конечно, но... Неуклюжая и беспомощная. Странно, целый поезд вогнала в отчаянный ужас, а с ниточкой на мешке не может управиться. Куро молча выполняет указание и кладет мешочек на уголок стола.
Алые, цвета слегка недозрелой вишни, глаза зайчихи смотрят исподлобья. Но не с ненавистью. Со смесью страха и любопытства. Глядят из-за крепко обхваченных руками колен, из-под взъерошенной челки, но уже не прячутся.
Отредактировано Kuro Kuroda (2020-09-09 18:39:26)
Ты ведь знаешь, что будет дальше? Может через час, может через два поезд остановится. И тебя выволокут отсюда. Они уже давно телеграфировали о тебе в город и навстречу тебе уже мчит твоя смерть. Ты не глупая, чтобы убеждать себя в обратном. Даже если нет. Ты доедешь до города. Неужели ты надеешься, что тебе просто дадут уйти? Тебя загнали в угол, как собаку. В лучшем случае тебя пристрелят из жалости, как больную, бешеную суку. Что ты будешь теперь делать? Застрелишь их? Ты даже не знаешь сколько у тебя патронов. Может барабан и вовсе пуст и свой последний шанс ты выпустила в потолок. Думай Элли. Думай и не смей засыпать. Слушай голос этой зверюшки и пей лекарство.
- Элли… Элли меня зовут. – бросила она. Грубо, будто кирпич запустила в водную гладь.
Тонкие пальцы буквально выцарапали из кисета сверток промасленной бумаги, воняющий аптекой. Или квартирой полудохлой кошелки, не проживающей и дня без армии пилюль. Желтая, противно желтая таблетка. Она слишком много выпила этого дерьма за последние сутки. Может этот маленький кругляш будет той чертой, перейдя которую она будет валяться между сидений и пускать пену изо рта.
Разве у тебя есть выбор, Элли? Пей.
И она выпила. Заставила протолкнуть маленький кругляш себе в глотку, чувствовала, как он застрял в гортани, не хотел проходить дальше. Недопитый чай был приторно сладким, даже сахар на дне чашки растворился не до конца, налипнув ровным белым налетом на дно. Горло от него засаднило, заставляя злиться в кашле.
- Еду… Просто еду. – подняла она мокрые глаза на свою пленницу.
На тебе нет лица, Элли. Ты выглядишь как ходячий труп и даже твой уродливый оскал, который ты с легкой руки называешь улыбкой это не исправит.
- Тихо! – прошипела она, прижимая палец к губам. Лицо было обеспокоенным
Ствол дернулся в ее руке, напоминая, что лучше Куро не делать глупостей. Шаги. Тяжелое, глухое «топ-топ». Вдалеке, примерно через три купе. Или это ее разум шутит над ней. Рука с пистолетом дрожала под его тяжестью, Элли привстала с сидения, вслушивалась повернув ухо к двери. Снова «топ-топ», хлопнула дверь. За несколькими перегородками слышатся едва различимые голоса. Казалось, что один принадлежит Маркусу. Что-то происходит. Было бы у нее сердце, оно бы уже давно вырвалось у нее из груди и лежало бы неподвижным органом на столе.
- Куро… Куро же тебя зовут? – дрожащим голосом спросила она свою заложницу.
Возьми себя в руки, Элли!
Не могла. Силы кончились. Ее хватило только обхватить голову руками, прижать барабан револьвера к своему виску и зарыдать.
- Я не знаю, что делать… - всхлипывала она. – Что мне делать, Куро?
Проси совета у того, к чьей голове ты приставила пушку? Он посоветует тебе взять этот ствол так глубоко в рот, как сможешь и вынести себе мозги.
Хороший момент, чтобы сорваться, попытаться открыть дверь и убежать быстрее, чем Элли что-либо поймет. Там безопасно, там ее защитят, безусловно. Выстрелит ли она в спину зверьку? Попытается. Почему-то раз за разом в ее голове крутилась эта сцена. Она наводит на нее ствол. Выстрел. Элли смеется. Всего лишь воображение, разыгравшееся от стресса. Или таблетка начинала действовать? Сонливость отступала, но она вернется. Через час или два. Может три.
Решай, что делать, Элли. Пока еще есть время.
Решай, что делать, Куро. Пока еще есть время.
Оно, может, и есть, еще пока, но стрелка механических часов, подвешенных на цепочке и тикающих во внутреннем кармане пиджака, особа из тех самых особ. Скупердяйского склада характера. Малодушная железяка, которой нет дела до твоих чувств. Она не ждет, пока ты соберешь свои сопли в кулак и дашь решительный бой обстоятельствам. Но от досады сорвать часы с цепочки и выбросить в окно - о нет, это ничего не решит. Дело не в часах, дело в твоей жизни и в тебе. Одно следствие другого, и наоборот. Взаимная связь причин. Плакса и ее страхи.
Жизнь и чувство вины тоже неразрывно связаны. У рожденного есть долг пред самим мирозданием, и отдать его предстоит только одной единственной твердой валютой - смертью. Основой для новой жизни. Мчась к расплате сквозь дни, и без того, помимо редких радостей, полные тяжкого труда, горя и лишений, мы вынуждены мириться с ее неотвратимостью. Жить, тоскуя. Ожидать и все равно оказаться пойманными врасплох. Не только самой смертью, но и тем, что мы видим, оглядываясь назад, на пройденный путь. Осознавая, сколь скоро наши следы порастут травой.
Она снова поднимает оружие.
Что, уже пора расплатиться?
Элли. Хотелось бы сказать, просто из вежливости, потому что так научена, что приятно было познакомиться напоследок, перед тем, как жизнь оборвется. Так сложилось, что мы плачем от нежелания платить по долгу, одному и тому же на всех.
Мы плачем..
Курода тоже расплакалась. Ее лицо в мгновение окрасилось ярким красным, блеска глаз стало не видно за ручьями влаги. Горячей, и даже не соленой, а полной самой настоящей горечи. Беззвучное рыдание, потому что Элли сказала вести себя тихо. Куро не может бороться за свою жизнь, но сдержать крик отчаяния ради шанса выжить, оказывается, не так уж и трудно, даже в столь пугающей ситуации. Глядя на своего палача, зайчиха, наверное, должна была преисполниться силой воли, духом борьбы. Воспользоваться моментом слабости. Но слабость эта напоминала ее собственную.
И она заплакала.
- Я не знаю, - сквозь слезы прорвался смех, всего на секундочку, - Я никогда не брала никого в заложники. Я не знаю, зачем тебе это нужно.
Всхлип за всхлипом надрывали ее грудь, шепот едва не срывался на вой.
- Только пожалуйста, не надо меня убивать. Что бы ты ни сделала. Пусть остановят поезд, пусть ты уйдешь, а меня отпусти. Я не знаю, какой ты человек, но я буду тебе благодарна до конца своих дней.
Сказав так, она ткнулась лицом в колени, вцепилась зубами в металлическую обшивку протеза, чтобы выдержать испытание, не зарыдать в полный голос. Стена за спиной давила на кости - так крепко к ней Куро прижалась.
Отредактировано Kuro Kuroda (2020-09-13 23:46:55)
Жестокая ты сука Элли. Посмотри, что ты наделала. Смотри внимательно. Смотри на картинки в своей голове. Ты готова приставить дуло к ее голове, нажать на спуск. Почувствовать в отдаче, как курок бьет по капсюлю, как горит порох в гильзе, выталкивает свинцовую пулю, гонит по стволу, закручивает, вгоняет ее точно промеж глаз этой крохи. Этого ты хочешь?
- Нет… - ответила она кому-то. Куда то в сторону. В пустое пространство, прямо в ухо своему старому другу.
Умница. Получишь сладость.
Большой палец крепко впился в пятку курка, указательный палец нажал на спуск, большой палец мягко опустил курок. Ни в кого она стрелять не будет. Точно не в нее. Она ей ничего не сделала. Вжалась в страхе. Считает ли она ее монстром? Считает ли ужасным лицо перед ней, с темными мешками под безумным взглядом и застывшими слезами, мертвенно бледную, болезненную кожу. Режет ли ей слух тихое хихиканье, срывающееся с потрескавшихся до крови губ?
- Ты боишься меня? – вкрадчиво спросила Элеанор у рыдающего зверька. Аккуратно, осторожно, будто подкладывала полено в бушующий пожар.
Она прятала револьвер за спиной, подсаживаясь к своей пленнице. Не хотела, чтобы она его видела. Не понимала, что за чувство на нее нахлынуло, делающее ее голос таким мягким. Минуту назад она готова была спустить курок в нее. Неужели ее растрогали ее слезы? Сентиментальность. Или таблетка? Таблетка с сентиментальностью, принимать с осторожностью.
- Maim tuhanu aparadha nahim devanga… - полушепотом сказала она, прежде чем ее рука потянулась к плечу зверька, бережно прошлась по ее спине, ухватилась тонкими пальцами за второе плечо. Почему она не смогла подобрать слова? Не так часто приходилось говорить что-то подобное.
Еще чуть-чуть, и Куро была стиснута объятиями Элли. Тонкие пальцы перебирали ее волосы. Мягкие. Куда мягче, чем ее.
- Тише, зверек. Все будет…
«Тук-тук»
Стук оборвал ее ложь на полуслове.
- Пикнешь – убью. – прошипела Элли, не отрывая взгляда от двери.
Стук повторился.
Не делай глупостей. Спроси «кто там?».
- Прочь отсюда! Или зайка труп! – почти взвизгнула она. Подтвердил ее слова удар рукояти пистолета по двери. Деревянная накладка окончательно треснула под пальцами Элли и теперь лежала на ковре под дверью. Теперь держать его было не так удобно.
- Освободите заложника, и мы выполним любые ваши требования! – прокричал кто-то басовитый за запертой дверью.
Не выполнят.
- Элеанор, не глупи. Сделай так, как тебе говорят и тебе дадут уйти, клянусь! – второй голос. Голос Маркуса.
Не дадут.
Особенно, если это обещает Маркус.
- Мое требование, что бы вы к чертым убирались, hirade! – вновь ее крик, сменяющийся ударом рукояти в дверь.
Просто игнорируй их, Элли. И думай, как дальше поступать. И успокой эту сучку. Прекрати топтаться возле этой двери и думай. Ты ведь и не из таких передряг выбиралась. Да, ты не в форме, да ты устала. Но если ты ничего не придумаешь – будешь мертвой.
- Зайка, пожалуйста. – взмолилась она, забравшись с коленями на сиденье, положила руку на колени своей заложницы. Смотрела как побитая собака на нее. – Придумай что-нибудь. Нас обеих спаси.
Нет, она не оговорилась. Если ей придется подыхать, то она заберет кого-нибудь с собой. Заберет с собой хотя бы этого милого зверька. Хотела бы забрать Маркуса, но эта крыса забьется под камень при первой опасности. Трус.
Нет. Что - нет? Это отказ выполнить просьбу и не убивать? Это нет обозначает, что она непременно умрет, что бы ни случилось, от рук Элли? А ведь Элли - такое мягкое, доброе имя. Куро не могла припомнить ни одной сказки, в которой такое имя бы фигурировало, но первой ассоциацией, возникшей в ее голове при взаимном обмене именами, было что-то именно сказочное. Природа одарила сказочную Элли запоминающимися чертами. Улыбнись она, эти черты преобразились бы, красота этой девушки точно расцвела бы. Только вот выражение ее лица позволяло делать пугающее предположение. О том, что сказку, в которой жила Элли, детям лучше не рассказывать. В этой сказке первым ответом на мольбу о пощаде звучит слово "нет", и звучит щелчок пистолета. Страницы книги, посредством которой эту сказку кто-то по ему одному известной причине решит не забыть на всегда, а передать в будущее через поколения, стоит исписать криками отчаяния, но придется постараться, ведь нет в алфавите таких букв, что не меркли бы в сравнении с ужасом, застывшим каплями за шиворотом, а не чернилами на бумаге.
Плач зайчихи утихает. Это утвердительное, неумолимое нет. Нечего лить слезы. Просто готовься.
- Нет, - отвечая на вопрос, повторила Куро, и сама себе удивилась, сначала подумав, что врет. А потом...
Задумалась. Боится ли Курода эту Элли? Оружие уже не упирается ей в голову или в спину, но все еще маячит где-то на краю поля зрения то и дело, пока девушка, с которой они едва знакомы, сокращает дистанцию. Курода пытается ухватиться за остатки здравого смысла, утопающие в кипящем бульоне паники под крышкой черепа. Крышки кастрюль в таких случаях звенят и прыгают.
- Я боюсь умереть.
Объятия с незнакомкой. В обстоятельствах, доселе казавшихся чем-то невозможным, далеким от реальности, тем, что происходит "с кем угодно, только не со мной".
- Ты тоже, наверное, - прошептала еле слышно.
Никогда бы Куро не подумала, что наступит такой странный, безрассудный миг спокойствия, который она ощутит в объятиях своего убийцы. Потенциального убийцы - она не знала, насколько ей следует быть готовой. Насколько стоит бояться. Только знала, что боится, и не без причины. И понимала. Вся эта нежность не для нее. Кажется, Элли ведет переговоры с собой. Быть может, с остатками совести. С жалостью, что в ней внезапно проснулась. Или с некой гордостью былыми свершениями. Противостояние настоящему.
Она нестабильна. Элли страшно и горько. И потому она опасна.
Говорит на языке, которого Куро не знает. Только хотела задаться вопросом, что значат эти слова, и опасения подтвердились вновь. Нет здесь никакого покоя. Стук дверь показался выстрелом из пистолета, тело вздрогнуло от пробравшего холода, но пули не почувствовало. Зато вновь посыпались угрозы.
Элли расказала Куро, что убьет ее, снова. Снова сообщила людям за дверью, что убьет ее. А потом, когда все ушли... Слезно просила ее спасти? Какой вздор. Какой бред сумасшедшего. Может быть, Курода просто спит. Но происходящее, все-таки, слишком реально. И в то же время поведение Элли...
Нужно подышать как следует. Нехватка воздуха мешает понять хоть что-то в этом безумии. Нет, Элли можно понять. Куро и сама хотела бы умолять, чтоб ее спас кто-нибудь, но Элли запретила говорить с кем-либо. Кажется, можно было говорить с ней одной.
Но что ты придумаешь? Это тебе не карандашом по бумаге водить. Здесь не чертеж, здесь действующее устройство, которое сломалось, и ты в нем летишь в бездну, будешь размолота металлическими частями, когда они со скрежетом сомнутся от столкновения с неизбежным.
Есть ли хоть что-то?
Нет, только твоя глупость.
- М-может быть, - начала она, заикаясь вновь, - Может, я сама попрошу их? Может, они меня послушают. Скажу, что я очень важная. Поверят. Остановим состав посреди ничего и уйдем. Я велю не идти за нами. Пойду с тобой. А потом..
Губы задрожали. Голос исчез, превратившись сперва в шепот, потом в тонкий писк. Губы зашевелились беззвучно, произнося страшный, сухой остаток, конец повествования:
- Убьешь там... И уйдешь.
Если уж умирать, то хотя бы попозже.
Верить или не верить? Решай Элли. Это лучше, чем ничего. Лучше, чем метаться как зверь в клетке в этом проклятом купе, готовая в любой момент отгрызть себе лапу. Помнишь ту собаку, застрявшую под поваленным деревом? Отгрызшую себе конечности и истекшую кровью через десять минут. Сейчас эта собака – это ты. Тогда ты ей не помогла, смотрела, как она подыхает. В этом твое отличие от этого зверька. Она может тебе помочь. Они ей поверят. Точно поверят.
- Uha murakha nahim hai... Не поверит… – прошептала она в пустоту перед собой. Голос дрожал.
Снова она сидела рядом со зверьком. Царапала ногтем стальную рукоять там, где раньше была накладка. И молчала. С ней замолчали и ее мысли. Все кроме одной. «А что если?» А что если разбить окно? Рукоятью пистолета, держа его как молоток. И растечься фаршем по рельсам. Не худший вариант. До этого момента он был единственным. Теперь рядом с ней сидела испуганная иллюзия выбора.
- Хорошо, зверек. – прошептала она.
На бедро зверька мягко легла ее ладонь. Что-то меняется в ее больном мозгу. Больной мозг шлет неправильный импульс. Импульс поступает туда, куда не надо, заставляет пальцы Элли крепко сжаться, оставляя после себя несколько покрасневших точек. Одергивает руку, с любопытством смотрит на свою ладонь, двигает пальцами. Судороги.
Это передоз, Элли. Потерпи еще немного и тебе уже будет все равно. Ты даже не заметишь, как провалишься в черноту. Поверь, тебя откачают. И первое что ты увидишь – тупую прическу этого пижона. Или торопись. Часики тикают.
- Если ты станешь моим счастливым билетиком, то уверена, что мы с тобой подружимся. – протянула она медленно приблизившись к двери.
Щелкнул замок, дверь со скрипом приоткрыла небольшой проем, слишком узкий, чтобы протиснуться, но достаточный, чтобы просунуть голову. Налево – длинный коридор, покрытый уродливым красным ковром. Пусто. Направо – стоят владельцы голосов, переговариваются друг с другом. Маркус в ярости. Видно, как вздувается и пропадает бугорок под его височно-нижнечелюстным суставом, будто он жует своей собственный язык.
Твой шанс, Элли. Взведи курок и прикончи его прямо здесь. Нет? Ссыкло.
- Но если облажаешься… – продолжила она, втянув голову обратно. – Pagala kute vanga goli maro. Сделаю это быстро.
Наглядные примеры всегда лучше понимаются. Холодный ствол уперся в висок Элли. Губы безмолвно произнесли «бах!», девушка склоняет голову на бок. Слышен хруст в шее, утопающий в тихом смехе.
Ты великолепна, как всегда.
- Давай разыграем наш спектакль, кроха. Подъем рраз-два. – нараспев произнесла Элли.
Дуло пистолета требовало, чтобы зверек покинул свою «норку», в которую она сейчас забилась и сжалась. Главной актрисе пора занять свое место на сцене. Чуть впереди Элли. Между ней и теми, от кого она бежит. И молиться, чтобы ее палец не дернулся на спусковом крючке. Дверь приоткрыта, Элеанор упирается в нее плечом, качается взад-вперед, выглядывает в коридор. Ее трясет. Еще слабо, отрывисто, но уже заметно.
Какой странный разговор. Какое все странное. Впечатление двоякое буквально от всего происходящего. Элли преступник. Элли убийца. Но она боится за свою жизнь и переживает достаточно, чтобы на мольбу своей жертвы о сохранении жизни отвечать точно такой же мольбой. Слезами, объятиями, прикосновениями отвечать, и отвечать тихим, взволнованным шепотом.
Прикосновения. Куро смотрит на пальцы, сомкнувшиеся на ее бедре, и не может отвести взгляда, провожающего дрожащую руку до самого лица, и видит на этом лице точно такой же удивленный взгляд.
Что происходит?
В этом купе что, два заложника?
А если так, значит...
Она говорит, что вы подружитесь. Потом добавляет, что может и нет, в зависимости от того, как все сложится, и описывает все так красочно, даже без слов, что снова хочется выброситься в окно. Но первая часть, та, что говорит, что дружба между заложником и преступником возможна и вполне вероятна, звучит достаточно громко и смело, чтобы задуматься.
Что же это получается: выпускница университета и его прилежная, пусть и не во всем успешная сотрудница, воспитанница знатной семьи, заслуженно обеспеченной финансами и связями, а также почетный пациент высшей врачебной коллегии Бальтазара, удостоенная доверия использовать образцы древней технологии, принадлежащей государству, как свою собственность и себе на благо, взята в заложники на пути в столицу. И вместо того, чтобы попытаться минимально содействовать служителям закона в их нелегком деле спасения своей жизни, она воспользуется всеми оказанными ей в прошлом и настоящем почестями, чтобы выручить своего палача? Наверное, со стороны так все и выглядит. Да что уж там со стороны - и с места участника событий картина их не слишком меняется. Не так Курода представляла себе героизм. В фантазиях и мечтах подвиг, конечно, всегда стоил чего-то, и нередко ради благого дела приходилось не только поступиться принципами, но и распрощаться с жизнью. Но фантазии оставались таковыми, и, к ним прибегая, Куро как будто бы изначально не допускала возможности претворения трагедии в жизнь. Но осознала она это только сейчас. Осознала с горечью и досадой, что на деле не способна бороться за чью-то жизнь. Что уж там жизнь ребенка в доме, охваченном пожаром, когда она скорее поборется не за свою шкуру, а позаботится о том, кто ей прикажет позаботиться о себе, предусмотрительно вооружившись чем-нибудь страшным и громким.
Какая жалость.
- Курода, - мыслила она себе, беспрекословно подчиняясь и устремляясь, позабыв свой страх, туда, куда укажет ствол, со всей своей заячьей прытью, - Ты просто жалкая фальшивка. Ты ничего не стоишь. Может, тебе и не стоит дорожить этой никчемной жизнью. Хотя бы из презрения к собственной трусости встань на сторону добра, выбери момент и действуй решительно. Что скажет начальство? Что скажут родители? Что скажет город о твоей семье и о том, как ты ее представляешь, когда все узнают, что здесь произойдет? Пусть восторжествует справедливость.
Но смерть страшнее.
Элли права. Она просто маленький напуганный зверек.
Вопроса о том, что было здесь справедливостью, и кому ей следовало помогать, кого спасать, "зверек" себе не задавала. Злодей в глазах Куро был фигурой вполне понятной и очевидной, не вызывающей сомнения в своих намерениях и мотивах. Элли спасала свою жизнь любой, даже самой вероломной ценой, и, следовательно, была готова совершить любой акт все той же безрассудной и беспринципной борьбы ради интересов чуть помельче. Ведь ради чего-то ее преследовали, да? Значит, что-то она натворила.
Позже, конечно, если жизни Куро больше не будет ничего угрожать до ее безвременного окончания, ответы на многие вопросы перестанут быть столь очевидными.
Не издав ни звука, ни писка, Куро послушно встала под дуло пистолета. Она была под полным контролем Элли, а у самой Куро под контролем не осталось буквально ничего, вплоть до ее собственных мыслей. Что уж говорить о теле. Даже оно принадлежало мучителю и исполняло приказы Элли, будто бы было ее собственным, вторым телом, обретенным вследствие какого-то необъясненного наукой чуда. Происки туманного сумасбродства, не меньше.
Теперь оставалось подождать, что будет дальше. Когда ей позволят говорить. И какие слова сами окажутся на ее языке. Времени заранее обдумать речь не предоставили, придется импровизировать.
Никогда еще Курода так не боялась банальной импровизации на публике. Этот факт, утонувший в потоке страшных мыслей, заставил ее усомниться в том, что она все еще та же Курода, которой была с утра.
Вы здесь » Кео, мир Туманов » Утерянные главы » 23.10.1703 - Вынужденные попутчики.
