Мягкий плен одеяла стал последним бастионом на пути заискивающих лап вечерней прохлады, крадущейся через прорехи и пазы в древесине корпуса. Установленные на борту «Ковчега» магические стазификаторы хоть и берегли несчастных матросов от переохлаждения, когда видавший виды корабль пересекал высокие атмосферные границы на своей привычной скорости, все же не гарантировал курортных условий тем, кому довелось оказаться в числе пассажиров. Убаюканный таким контрастом температур, Щегол, глухо зафырчав сквозь объявшую рассудок дремоту, инстинктивно укутался сильнее в спасительное полотно из десятков перешитых между собой тканевых лоскутов, скрывающих внутри теплую набивку.
За два года воздушных плаваний он совсем отучился засыпать в тишине; завлеченный колыбельной из трещащей оснастки «Ковчега», ворчания дежуривших на орлопдеке матросов и ехидных шепотков, проистекавших из ведущихся в дальних углах кубрика разговоров про «так и не выросшие сиськи боевого мага», сон москитным укусом проникал в голову Щегла, уже успевшего позабыть и про конфликт с Саланди, и про то, что компенсация за произошедшее так и не была с него взыскана, но обязательно еще будет. Для юного зверолюда все было предельно просто, словно два пальца: избегать сиранай несколько дней – а то и недель, – пока обида последнего не выгорит вместе с несколькими телами экипажа вражеских судов, на которых он непременно выпустит свой гнев.
А там и снова забухать с ним можно будет.
Откровенно говоря, Щегол даже не считал себя по-настоящему виноватым в приключившемся гендерном инциденте; в конце концов, Саланди следовало лучше запастись ингредиентами для зелья, раз уж нелегкая судьба его «огненных шаров» зависели исключительно от систематически употребляемого варева. Тем более, он же не со зла это сделал, а по простому неведению; всегда таскал себе для алхимических нужд, а тут внезапно последние запасы! Да и сам маг в тот день самогон вместе с ним пил; об этом, конечно же, рогатый эгоист предпочел забыть, спустив на несчастного Щегла всех собак, кошек и прочих животных, олицетворявших желание перекладывания вины на другого.
К слову, о Саланди...
– Эй-эй-эй, ты совсем сдурел что ли? Мамку свою так будить буд... – спросонья огрызнулся Щегол, лихорадочно ощупывая шею на предмет ощущения вокруг нее тесного кожаного обруча. Беспредельно возмущенный таким своеволием корабельного мага, он даже не сумел закончить свою речь, лишь беспомощно издавая ворох невнятных звуков, тонущих в заткнувшей рот ладони.
Пытаясь одновременно управиться сразу с двумя задачами: выпутать свою левую ногу, увязшую в перекрученной ткани спального гамака после совершенного стараниями колдуна падения, а вместе с тем сообразить, что вообще происходит и почему он просыпается лицом вниз, целуя пол кубрика, хотя минутой ранее красочно воображал себя успешным капитаном воздушного судна с командой из одних лишь зверодевочек, наряженных в купальники.
Умеет же этот Саланди все удовольствие обломать.
Очень медленно, но Щегол осознал ситуацию, углы которой неприятно ткнулись в него; так, что даже засосало под ложечкой. Капитан действительно упоминал, что позволит сиранай взыскать моральное удовлетворение с адъютанта позднее, вот только последний до конца думал, что Вэйн всего лишь шутит, лишь бы отмахнуться от очередной проблемы, связанной с оставшимся в прошлом путешествием в Туман.
– Я не помню, чтобы кэп упоминал что-то про меня на поводке. И там, вообще-то, холодно, – пожаловался юноша, спавший в одних лишь холщовых штанах, вдобавок демонстративно обхватывая себя за плечи.
Саланди-то теперь уже было все равно, а вот ему кое-что отморозить совсем не хотелось. И вообще, чего он так завелся? Девушкой значительно краше стал, чем был до этого. Не знай Щегол, что под ликом этого очаровательного рогатого создания скрывается самый настоящий мужлан-раздолбай, то, возможно, применил в направлении все свое очарование; которого, впрочем, у Щегла было столько, что в наперсток уместить можно.
– Да и что ты такой нервный? Не на «те дни» превращение пришлось?
Не сдержавшись, Щегол громко рассмеялся собственной хохме, однако тут же поспешил прикрыть рот рукой, частью еще не до конца проснувшегося сознания, наиболее заинтересованной в инстинкте самосохранения, понимая, что время для шуток выбрано не лучшее.