Розы не виноваты. Ни в чём абсолютно. Это был лишь трагический случай. Эта мысль далась ныне покойному лорду Розенкранцу нелегко. Он хотел уничтожить розовый сад. Сжечь эти прекрасные цветы, убившие его дочь, обратив их в пепел. И только воспоминания о той, кому были посвящены все эти розы, сдержало его яростный порыв. Леди Елена Розенкранц любила этот сад, души в нём не чаяла. Она сама ухаживала за ним при жизни, сажала новые цветы, служившие искусственными стенами промеж дорожек в саду. И граф верил, что даже после смерти она продолжает незримо присутствовать в саду, став его душой бесплотной. Душой этого сада. «Зачем ты забрала Мари? Зачем, Елена?» - держась за тяжёлую голову, часто беззвучно шептал лорд, снова и снова переживая смерть девочки. Граф обезумел после трагедии и теперь желал вернуть то, что забрала, как он считал, Елена, любой ценой. Настолько страстно этого желал, что не думал о чувствах дочери в случае успеха мероприятия. Каково-то ей будет жить в теле механической куклы, не взрослея и постепенно разрушаясь до той поры, когда время возьмёт своё и неживому телу придёт конец? Граф обрекал дочь на страдания ради своих безумных желаний снова держать её на руках, заботиться о ней, слышать её звонкий смех и мелодичное пение. Но ни смеха, ни детских песен он так и не услышал. Кукла была нема, и планы провести ей операцию и встроить речевой аппарат так и не осуществились в связи с хворью лорда Розенкранца, нежданно овладевшей его телом и приведшей к скорой смерти.

Маленькая девочка гуляла по прекрасному розовому саду в родовом поместье. И ни одна живая душа, кроме, может быть, порождений Тумана, не сказала бы, что всё не так просто, как кажется. Девочка была не настоящей, да и девочкой она не была. Сад действительно был прекрасен, но так же прекрасна ядовитая змея в своём прыжке и горделивый лев, терзающий за горло трепетную лань. И даже богатое с виду поместье знавало лучшие времена, а ныне опустело и в нём витала атмосфера уныния, отчаяния и тоски. Оттого и девочка выглядела грустной, а улыбчивая служанка-зверолюдка, сопровождавшая её на прогулке и весело щебетавшая о чём-то в надежде развлечь хозяйку, казалась лишней на этом траурном полотне.

Наконец кукла не выдержала и, повернувшись к служанке, подняла руку в повелительном жесте с указующим в сторону дома пальцем. Зверолюдка вмиг замолчала и прижала уши к голове, грустно глядя на маленькую госпожу. Мария нахмурилась и потыкала пальцем в направлении, в котором указывала. Девушка в платье горничной вздохнула и, опустив плечи, медленно пошла обратно к дому. Госпожа желала побыть одна, и служанка не вправе была противиться её воле. В конце концов, за эту работу она получала неплохие деньги. Хотя не это держало юную девушку при капризной кукольной леди. Она в этом доме выросла вместе с сестрой и всем сердцем любила хозяйку, какой бы строгой и привередливой ни была Мария Розенкранц.

Проводив хвостатую помощницу сердитым взглядом, девочка развернулась и пошла дальше по дорожке, сцепив ручки перед собой. Мария... Милая сестра. Бертольд помнил, кем он был. Осознавал, кем стал. Первые месяцы он не мог смириться с ужасной участью, на которую его обрёк отец, хотел себя убить. Но вот беда - тело хоть и было кукольным, но испытывало боль, а боли мальчик и при жизни боялся. Треснувшую кожу в паре мест после его попыток что-то с собой сделать поправили. Больше он не пытался - было страшно. День за днём Берт жил в новой роли, и наконец личность Марии начала понемногу растворять в себе его прежнюю. Мальчик иногда стал забывать, кем он был, и считал себя Марией. Иногда забывал даже о том, что он не настоящая девочка, а кукла. До того момента, когда недостатки механического тела давали о себе знать. Бертольд терялся, его с каждым годом становилось всё меньше. Он винил себя в смерти сестры и считал это карой за тот смертельный танец и за свою зависть к ней. Это его расплата. Марии нет, но она есть. Теперь он за неё. На веки вечные. Пока не износится механизм.

Маленькие ножки шагали по дорожке. Маленькие ножки в красных башмачках. Лёгкий ветерок колыхал траву и листья деревьев, а розы знай себе цвели и благоухали. Мария легонько шагала по аллеям, пока не дошла до входа в лабиринт. Она знала каждый его закоулок, но всё равно могла заблудиться, забыв, каким путём пошла и в какой поворот свернула. Это был небольшой, но запутанный лабиринт из зелёных стен, увитых розами, высаженный ещё мамой, Еленой Розенкранц.

За садом и лабиринтом следили садовники. Среди слуг бытовала легенда, что однажды прежний садовник заблудился среди однообразных розовых стен, не нашёл выход из лабиринта и умер от голода. Здесь его и похоронили якобы, а на его могиле поставили красивый резной фонтан со скульптурой маленькой сиранай с букетом роз. Мари любила этот фонтан, и каждый раз, как Бертольд заходил в лабиринт, он считал своим долгом проведать малышку Элли, как он звал каменную сиранай, пообщаться с ней безмолвно, спросить, как у неё дела. Или скорее этого хотела Мария. А может, её душа тоже была заточена в механическое тело вместе с братом, поэтому они и менялись местами?

Дорожка вела куклу в красном платье к фонтану, но на половине пути девочка остановилась, вдруг услышав какой-то шум за поворотом, одним из многочисленных ответвлений основного пути. Здесь легко было заблудиться, но кто мог быть в лабиринте сейчас, в вечернее время? Садовник работал по утрам и не каждый день. Служанки сюда не часто хаживали. Мария немного напряглась. Может быть, дикий зверь забрёл или какая-то большая птица?

Несмотря на опасения, любопытство взыграло. На кукольном личике не было эмоций, но девочка их испытывала, просто не всегда могла это показать. Так же она испытывала и любопытство, свойственное и детям, и подросткам. Поэтому она пошла на шум, держась стены лабиринта и собираясь осторожно заглянуть в проход и посмотреть. А ведь если там опасность, она и закричать не сможет, чтобы позвать слуг.

Как страшно.

Ещё страшнее стало, когда шум за поворотом затих при приближении Марии. Кукольная девочка сбавила шаг, но всё же шажок за шажком понемногу приближалась к краю кустов, не потеряв желания выглянуть из-за них и увидеть, кто это там шумел. Ей подумалось, что её шаги могли услышать и, если так, ей грозит опасность, но, в конце концов, бояться каждой тени - это уж совсем паранойя. А паранойей ни Мария, ни Бертольд Розенкранцы не страдали. Вот чем уж точно нет. Раздвоением личности - может быть. Поэтому они вместе и каждый по отдельности, постояв немного в нерешительности, всё же рискнули выглянуть из-за кустов.

А там!

Синие глаза куклы, совершенно неотличимые внешне от человеческих, расширились, аккуратные золотистые бровки взлетели вверх, и на обычно неподвижном личике воцарилось удивление с лёгкой долей испуга. Эмоции на кукольном лице появлялись, только когда были очень сильными, а сейчас Мария испытывала жуткий страх, в котором боялась сама себе признаться. Её механическое заводное сердечко, издававшие звук, похожий на биение настоящего, не умело учащать или замедлять свой ход, но если бы девочка была человеком, то сейчас оно билось бы, ускорившись раз в пять, не меньше.

За кустами было некое... существо. Небольшое, пушистое, похожее на кошку, но это определённо был дикий зверь, пришедший сюда из лесу. Что он здесь забыл? Этот зверёк так резво подпрыгнул, увидев её, что Мария не сразу разглядела его мордочку, больше похожую на человеческое лицо. А у страха глаза велики, как всем известно. Зверёк хоть и выглядел сам напуганным и с виду донельзя забавным, но показался маленькой хозяйке сада хищным и опасным. Таким, который может её поцарапать, а то и попробовать загрызть. Вряд ли он сможет убить механическое тело, но сильно повредить и сделать БОЛЬНО эта зверушка очень даже может. Да что там говорить - и обычная домашняя кошка может до крови разодрать, а это существо было много больше и опасней. Даже больше рыси... наверное. Мария видела рысь только один раз в зоопарке.

Итогом стало то, что девочка от увиденного резко подалась назад, шарахнулась всем телом, но, неудачно переступив кукольными ножками, оступилась и почувствовала, что падает. Вперёд лицом! Которое от удара о землю могло разбиться!

Мария панически выставила перед собой руки, чтобы падение пришлось на них, а не на лицо, и это спасло её от возможных повреждений. Руки ударились о дорожку больно, но не пострадали благодаря мягкой ткани длинных рукавов и траве, росшей на дорожке, а телу, завёрнутому в пышное платье, и вовсе мало что грозило. Но если бы Мария умела дышать, она бы сейчас с облегчением выдохнула. Рот её был приоткрыт именно в таком жесте, когда люди с силой выдыхают.

Она подняла золотоволосую головку в красном капоре и посмотрела на зверька, который теперь был прямо перед ней, ведь упала она вперёд. На лице девочки застыло испуганное выражение, она беззвучно шевелила губами, без слов прося существо не трогать её. А затем подняла одну руку и выставила перед собой, пряча за ней лицо и зажмурившись в ужасе.

Но. На неё, кажется, не спешили нападать.

Мария открыла левый глаз и посмотрела в щель между пальцами. Какая же забавная мордочка у этого зверька. Может быть, он ручной и сбежал от хозяина? И почему мордочка так похожа на лицо? Изменённый? Зверолюд? Или всё-таки дикое животное?

Подсматривая через разведённые пальцы, Мария видела, что зверёк или зверолюд подобрался и сел, задумчиво почесал за ухом, глядя на неё. Агрессии он не проявлял и это немного успокоило маленькую хозяйку сада, сейчас оказавшуюся в уязвимом и довольно смущающем положении. К чувству страха добавился стыд, всё же унизительно было вот так по-глупому бухнуться на землю при встрече с непрошеным и нежданным гостем. Почему она вообще так испугалась?

Корить себя можно было сколько угодно, но обстоятельства уже не изменить. Мария лежала на дорожке и прикрывалась рукой от двинувшегося в её сторону пушистого существа, заметно напрягшись при его приближении. Она не знала, с какой целью зверёк идёт к ней. Оставалось только надеяться, что он не примет её за добычу и не загрызёт, и не посчитает за игрушку, о которую можно поточить когти. Намерения гостя были не ясны, и неизвестность особенно пугала девочку. Она снова зажмурилась в страхе, когда почувствовала прикосновение влажного носика к выставленной перед лицом ладошке.

Но за этим не последовало ничего неприятного. Даже наоборот, прикосновения зверька оказались мягкими и аккуратными, хотя и настойчивыми. Он то ли обнюхивал Марию, то ли изучал, а затем просунул пушистую голову мимо руки куклы и прислонился ухом к её груди. Она распахнула глаза в удивлении, пытаясь сориентироваться и понять, что же ей делать в такой пугающей близости. Губы девочки снова приоткрылись, испуская неслышный вздох.

А потом ей вдруг стало приятно. Неизвестное существо не делало ничего плохого, только мурчало, что было довольно мило, и изучало Марию, его прикосновения были мягкими и тёплыми. Зверёк так напоминал уютную домашнюю кошку, которую хочется обнимать и гладить. Наверное, будь он опасным или имей враждебные намерения, он бы уже причинил девочке вред. Или скорее «она» - с такого расстояния Мария лучше рассмотрела моську зверька, и хоть оно было пушистым и звероподобным, но больше напоминало лицо девочки, чем кошачью мордочку.

И девочка совершила, наверное, самый смелый поступок за свою механическую жизнь. Она потянулась рукой к прижавшемуся к ней комочку меха и погладила зверька по голове, провела ладонью между ушек, потом и за ушком попробовала почесать её пальчиками - легонько и боязливо, опасаясь раздражённой реакции дикого зверя, не привыкшего к человеческой ласке.

Мария повернулась на бок и, во все глаза рассматривая незнакомку, продолжая её гладить уже не только по голове, улыбнулась ей робкой, но очаровательной детской улыбкой. Механизм лицевых мышц работал плохо, но улыбаться у неё получалось лучше всего. Убедившись, что зверёк не хочет ей навредить, юная графиня немного расслабилась.

И наконец, осмелев окончательно, девочка села и попробовала сразу двумя руками обнять пушистика. Если это ручной зверёк, каким-то чудом здесь оказавшийся, то он должен любить обнимашки. Или всё же разумный зверолюд? Не очень похоже было, что существо разумно.